Поправки в гражданское законодательство, запрещающие использовать и распространять любую информацию персонального характера, стали предметом споров среди журналистов и пользователей социальных сетей. Сегодня в рубрику “Разговор по поводу” мы пригласили нашу коллегу Наталью ОЛЕЙНИКОВУ. Она больше 20 лет прожила в Норильске, последние восемь живет в Москве. Работала в норильских СМИ – “Заполярной правде” и “Северном городе”.

– Наталья Авенировна, если говорить о защите частной жизни человека вообще, это ведь изначально гарантировано Конституцией: “каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени”, “сбор, хранение и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускаются”. Все мы понимаем, что насколько декларативны конституционные права, настолько декларативны могут быть и законы. Примеров тому – только оглянись. Так надо ли защищать частную жизнь отдельными законами? Насколько я понимаю, обратиться в суд с иском о защите чести и достоинства может и сейчас любой из нас. – По поводу Конституции, прав и прочего с грустью должна констатировать, что все еще применимо к нашей жизни остроумное замечание известного иностранного путешественника, который еще двести лет назад написал, что Россия – страна фасадов. (В Норильске это особенно видно.) У русских, написал он, есть название всего, но ничего нет в действительности. Так и с правами. Они вроде есть. Ключевое слово “вроде”. Но каждый новый день доказывает нам, что у государства есть право “забить” на любое из наших прав, если оно в конкретный момент времени не соответствует “государственным” интересам. И всегда найдутся эксперты, которые убедительно объяснят, почему нам полезно “перейти на летнее время” и почему это категорически вредно. – А может, все-таки, в условиях нашей правоприменительной практики, чем конкретнее все прописано, тем лучше? – Мы, российский народ, очень креативное сообщество. Исторический опыт отточил и оттачивает наше творческое начало. Чем конкретнее все прописать, тем больше возникнет ситуаций, которые создадут неописанные прецеденты. – А как же без распространения личных сведений будут пиариться Басковы-Киркоровы и прочие самопровозглашенные звезды? И как будет выживать столь любимая нашими людьми желтая пресса? – Я бы о них не волновалась. Личный пиар в шоу-бизнесе – часть индустрии. Эти ребята сколько угодно могут делать обиженные лица, но вот они уже при всех разделись и прыгают с вышки, как дрессированные тюлени. Или водят съемочную группу по своей спальне. Ничего личного – просто бизнес. – Понятно, что Интернет – огромная, если не сказать безразмерная, свалка, просто даже в силу его технологического устройства. А реально ли там что-то фильтровать? И надо ли? Или же эту практику обязательно надо применять, чтобы в дальнейшем совершенствовать, поскольку ясно, что за Интернетом – будущее и “свалка” будет только шириться? – Все озабочены тем, что появится в Сети. Но Сеть вторична по отношению к реальности. Если тебе какие-то вещи не стыдно делать в жизни, почему тебе неловко, что об этом знает Интернет? Среди итальянских новелл эпохи Возрождения есть такая: монахиня просит у священника средство от нежелательной беременности. Он дает ей ладанку. Она ее честно носит, но вдруг обнаруживает, что в положении. Разворачивает свой оберег, а там записка: “Не отдавайся – и не будешь беременна”. Невыносима для человека, как мне кажется, только ложь. Если тебя оболгали публично, это может раздавить или сломать тебя и твою жизнь. Но если ты лицемеришь, а об этом узнали, читай новеллу о монахине. Ничто не может стать гарантией того, что тайное останется тайной: ни законы, ни охрана, ни заборы. Гарантией тут может быть только человеческая нравственность. Умение различать, что такое хорошо и что такое плохо, что невозможно делать ни при каких обстоятельствах. Вот принц Гарри играл на бильярде на раздевание с друзьями. И кто-то из них снял его на камеру и выложил картинки в Интернет. По мне, так урод не принц, а тот, кто его снимал. – Справедливы ли опасения насчет того, что новые поправки в Гражданский кодекс о защите частной жизни – это фактически легализация цензуры? Помнится, по поводу этой самой “легализации” уже не раз истерили, в частности, когда принимался закон о клевете. Возможно ли отделить защиту частной жизни от права общества знать правду о тех же чиновниках? Жизнь детей общественного деятеля или политика  за границей – это личные сведения или все же общественно важная информация? Не выйдет ли так, что на первый взгляд здравая инициатива по факту не защитит рядовую “Любу – звезду ютуба”, а усложнит работу тем, кто должен информировать общество? – Лично я бы предпочла знать правду о настоящем, а не демонстрируемом мировоззрении людей, которые на разных уровнях управляют другими и определяют векторы движения нашей жизни. В какой-то мере информация о том, как живут их семьи, как воспитаны их дети, каковы их личные приоритеты и ценности, может помочь понять, кто есть кто и чего от него ждать. Человек, ставший общественным деятелем, политиком, чиновником, должен быть готов к интересу общества к своей персоне. Другое дело, что многим из них категорически не по силам соответствовать в реальности создаваемому с помощью пиара образу. Это регулярное несовпадение картинок – каков я есть и каким хочу казаться – и принуждает их придумывать средства индивидуальной защиты, в том числе и новые законы. – Порой кажется, что все-таки у Познера это была не оговорка – “госдура” (и ведь мгновенно прижилось). За короткое время наши думцы успели нагенерировать репрессивных законов против прямых губернаторских выборов, против митингов, против курильщиков, против пропаганды гомосексуализма, против усыновления детей американцами. Не напоминает ли все происходящее советское время, когда партийно-государственный аппарат контролировал практически все стороны общественной жизни и захватывал частную? На моральный облик соседа или супруга можно было пожаловаться в партком, разобрать “облико аморале” на собрании – это считалось в порядке вещей. – По моему  представлению, законы у нас создаются не в результате спокойного и глубокого осмысления реальности, которая, изменяясь, требует неких обновлений правил жизни, а как истерическая реакция ошпаренного человека. Его обожгло – и он требует немедленно запретить кипяток. Поразительно, ведь все эти люди (думцы) жили в эпоху советского лицемерия, знали, как соотечественники днем голосовали на партсобраниях, а вечером слушали “Голос Америки”, тайно крестили детей или смотрели запрещенное “Танго в Париже”. Они не могут не знать виртуозную способность своих сограждан жить по тройным стандартам (сегодняшнее время не исключение). И жизнь этих людей они хотят снова ежеминутно регламентировать и контролировать?! Три ха-ха.   – Обсуждение и критику новопринятых законов можно увидеть только на канале “Дождь” или в блогах в Интернете. В автобусах такое уже давно не обсуждают. Народ действительно окончательно и бесповоротно променял свободу на колбасу? – Я не знаю, что такое народ. И есть ли он вообще. Люди – это я понимаю. Они разные. У них часто не совпадают цели и смыслы. У них разный чувствительный порог собственного достоинства. Мы не знаем, что у кого в голове на самом деле. Никому не интересно. Их, нас, уже давно никто ни о чем не спрашивает по гамбургскому счету.  Если нас всех сейчас что-то и объединяет, то это, по-моему, бессильное равнодушие, с которым мы наблюдаем за тем, что происходит. Но это, как мне кажется, уже известная мизансцена.