Понедельник,
24 июня 2019 года
№6 (4675)
Заполярный Вестник
Экстрим по душе Далее
Бесконечная красота Поморья Далее
С мечом в руках Далее
Гуд кёрлинг! Далее
Лента новостей
15:00 Любители косплея провели фестиваль GeekOn в Норильске
14:10 Региональный оператор не может вывезти мусор из поселков Таймыра
14:05 На предприятиях Заполярного филиала «Норникеля» зажигают елки
13:25 В Публичной библиотеке начали монтировать выставку «Книга Севера»
13:05 В 2020 году на Таймыре планируется рост налоговых и неналоговых доходов
Все новости
«С вами будет говорить Борис Иванович»
Норильские мемуары
16 апреля 2010 года, 14:18
Текст: Аркадий ВИНИЦКИЙ
«С вами будет говорить Борис Иванович»
…Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако – сильно.
Иосиф Бродский

 
Работая в первые свои норильские годы на заводе железобетонных изделий начальником полигона, я, конечно, слышал, что на комбинате есть директор. Также я слышал, что в Советском Союзе есть министр цветной металлургии, а кроме него еще и генеральный секретарь ЦК КПСС. Все эти фигуры для меня тогда были равновеликими, а я сам – равноудален от них. Настолько, что, участвуя в нескольких праздничных демонстрациях, так и не сумел для себя выделить Бориса Ивановича Колесникова и зрительно его запомнить.
Вблизи я увидел его впервые, будучи главным инженером строящегося завода минераловатных изделий.
– Давай-ка начинай ездить со мной на планерки, – услышал я наконец от своего директора Германа Борисовича Созаева. Не намного старше меня, он к тому времени уже пользовался репутацией опытного производственника, успешно запустив первый бетонный завод в Талнахе, и был назначен на должность директора «минваты» по прямому указанию Колесникова.
Планерки по нашему заводу шли по субботам, и вел их лично Борис Иванович. Порядок был такой: общий обход стройки, остановка у наиболее проблемного объекта, короткое обсуждение, а затем собственно планерка, которая первое время проходила в строительном вагончике, а потом уже в цехе, в комнате мастеров.
Подъехала «Волга», из нее вышел директор. Наконец-то я смог его разглядеть: среднего роста, в плаще, застегнутом на все пуговицы, в аккуратной небольшой шляпе. Весь он был такой собранный, ладный. И хотя одет Борис Иванович был в модные по тем временам вещи, выглядел он не модно, а, так сказать, соответственно.
Лицо и руки директора покрывал охотничий загар, очень ровный. В середине июня многие норильские мужики, в том числе и ваш покорный слуга, побывав на гусиной охоте, с гордостью носили на рожах потрескавшиеся, облупленные носы и обветренные губы. Ничего подобного на лице директора не было. Он за собой следил.
Было нас человек десять, с каждым Борис Иванович поздоровался за руку, и обход начался.
Что еще запомнилось с этой первой встречи?
Глубина погружения в вопросы при ведении планерок. Колесников был готов обсуждать детали, увязывая их по ходу с общим состоянием стройки, со сроками. Это заставляло и нас при подготовке к планеркам залезать в каждую мелочь, порой, казалось бы, и не относящуюся к нашим функциям. А ведь залезали, пытаясь понять весь ход процесса.
 
«Попало от директора»
Завод мы построили, намучились, но запустили, начали устойчиво работать. Но внимание к нам директор проявлял по-прежнему. Стоило ему вернуться из очередной командировки, в кабинете у Германа раздавался телефонный звонок: «Приемная директора комбината. С вами будет говорить Борис Иванович». Герман докладывал о положении дел.
Любую делегацию его уровня и выше, приезжавшую на комбинат, директор или его замы обязательно привозили на завод. Очень часто Колесников приезжал один. Вдвоем с Германом они ходили по заводу, потом поднимались в кабинет, что-то там обсуждали, и Герман провожал его к машине. Визиты длились по часу и больше. Герман, человек сдержанный и, я бы сказал, закрытый, после таких посещений всегда выглядел просветленным.
Когда Созаев бывал в командировках или отпуске, на звонки директора отвечать приходилось мне. Борис Иванович очень подробно расспрашивал о делах на заводе, о планах на ближайшее время. Разговор всегда заканчивался одинаково. Директор как-то успокоенно, удовлетворенно произносил: «Ну ладно». Это всегда была последняя фраза.
Но на завод, когда я исполнял обязанности директора,  Борис Иванович почему-то не приезжал. По-моему, в отношениях с Германом у него помимо служебного было что-то человеческое. По крайней мере, Герман Колесникова очень чтил, хотя и никак не показывал этого при встречах.
Однажды в отсутствие Германа мне позвонили и сказали, что меня вызывает к себе директор к такому-то часу.
Я пижонил в то время. Причем пижонство мое было, так сказать, со знаком минус. Одевался я в какое-то старье и совершенно не следил за внешним видом. В ответ на справедливые, иногда резкие замечания жены я гордо отвечал, что я, мол, не какой-нибудь делегат или инструктор горкома, а действующий главный инженер действующего предприятия. И выглядеть должен именно так, чтобы коллектив видел: я с ним! Жена со временем смирилась, правда, раздеваться заставляла в прихожей, в комнату я входил уже без брюк и пиджака.
Приехав в назначенное время в управление комбината, я поднялся в приемную, где секретарь мне сказала:
– Борис Иванович вас ждет.
Огромный кабинет, в дальнем правом углу за столом сидел Колесников. Он встал из-за стола и пошел мне навстречу, рассчитав так, что встретиться мы должны были точно на середине кабинета. Подходя, он медленно оглядел меня снизу вверх, и что-то изменилось в его лице. Пожал руку, предложил сесть. Стал расспрашивать о заводе, о работе оборудования. Долго, пытливо расспрашивал, потом сказал: «Ну ладно» – и отпустил.
Парень я понятливый и, спускаясь по лестнице, посмотрел на себя директорскими глазами. Мятый, в пыли пиджак, селедкой галстук, закручивающийся у расстегнутого воротника, брюки с пузырями на коленях и давно не чищенные башмаки. Выходил я с лицом свекольного цвета, и встретившаяся мне на лестнице какая-то тетка посмотрела сочувственно: попало от директора, наверное подумала она.
 
Выкинул, а зря
По дороге на завод я заехал в магазин, где заведующей работала соседка по дому, давно приглашавшая меня зайти. По великому блату она нашла для меня не то польский, не то чехословацкий костюм (правда, не совсем мне по размеру – жилетка не доставала до брюк), но новый и чистый, а также рубашку, галстук, ботинки. Все это я, пообрывав этикетки, тут же надел. Деньги соседка заплатила свои, вечером я пообещал вернуть. Старые вещи я позасовывал в бумажные мешки и выкинул. Как оказалось, зря.
Приехав на завод, узнал у диспетчера, что фенолформальдегидная смола не проходит на линию. Направился на место аварии и велел слесарю вывинтить фильтр. Он его вывинтил и долго поливал меня смолой и ее ошметками спереди, а когда я отвернулся, то и со спины.
Потом в лабораторию принесли два ведра аммиачной воды. В одно засунули пиджак и жилетку, в другое – брюки и рубашку. Галстук и ботинки выкинул сразу. Склад уже был закрыт, и рабочий костюм и ботинки из сменных комплектов мне выдали дежурные сантехник и газовик.
Соседка, встретив меня на лестнице в подъезде, поинтересовалась, почему от меня так пахнет тушью, а жена, которой я с гордостью успел сообщить, что был у директора комбината, спросила:
– Сейчас вызывать скорую помощь и везти тебя в сумасшедший дом  или сначала во что-нибудь переоденешься?
Время шло. Наш завод расширялся и начал что-то представлять собой в масштабах комбината. Раз в месяц, иногда чаще, меня приглашали на технические совещания, которые проводил Борис Иванович. Для меня и завода это было чрезвычайно важно. Благодаря таким совещаниям мы четко представляли себе перспективы развития комбината и в соответствии с ними имели все возможности строить свои программы.
Диапазон оперативных вопросов, которые директор считал правильным замыкать на себя, был необычайно широк. Строительство Талнахской обогатительной фабрики, пульпопроводов, «Надежда» – это понятно. Но были и куда менее глобальные проблемы. К примеру, такая история.
 
«Спасибо тебе»
Как-то вечером у меня в кабинете раздался телефонный звонок. В этот раз, правда, мужской голос в трубке произнес знакомую фразу: «С вами будет говорить Борис Иванович».
Он в это время вел планерку по расширению возможностей аэропорта Алыкель. Стоял сентябрь с его ночными заморозками, и необходимо было добетонировать стояки, причем захватками шесть на шесть метров.
– Что можно сделать, чтобы бетон не замерзал? – задал мне вопрос директор.
Я попросил время подумать и спросил, куда перезвонить.
Мы часто после работы задерживались на заводе. Никто нас в это время уже не беспокоил, и мы могли, не отвлекаясь на мелочи, обсудить технические, организационные вопросы, нащупать новые подходы к решению задач.
Быстро просчитав возможности линии, мы поняли, как изготовить рулоны толщиной 10 см и длиной шесть метров, которые сами бы раскатывались по свежеуложенному бетону. Позвонили домой нашему экономисту Жанне, она быстро прикинула, во что обойдется такое решение. Доложили результат директору.
– А если мороз будет усиливаться? – спросил он.
Я ответил, что тепла от гидратации бетона выделяется достаточно, а минвата его сохранит нужное время. Правда, ее придется оставить на месте укладки, но свое дело она сделает. И впервые услышал от директора:
– Ну ладно. Спасибо тебе.
Каждые три месяца на комбинате проводилось обязательное мероприятие – партхозактив по итогам квартала, а если совпадало, то и полугодия, и года. Доклад директора готовился всеми службами, содержал колоссальное количество цифр, которые директор сам скрупулезно вычитывал. Однажды я стал свидетелем такой подготовки.
Была суббота. Заместитель директора по экономике Борис Васильевич Казаков сломал ногу и, сидя с костылем у себя в кабинете, консолидировал весь цифровой материал, подготовленный службами. Мы ждали встречи с главным инженером Анатолием Васильевичем Филатовым – у них с Казаковым была общая приемная. Анатолий Васильевич задерживался. И вот за тот час, что мы ждали, директор три или четыре раза спускался с третьего этажа на второй к Казакову, чтобы уточнить ту или иную деталь доклада.
Но когда наступало время доклада, цифры куда-то улетучивались. Вместо перечня тупых процентов звучал нормальный человеческий рассказ о состоянии дел на комбинате. По ходу давалась оценка каждому предприятию, сообщалось, что ждет руководство комбината от того или другого передела. И каждый сидящий в зале  чувствовал себя не винтиком или шестеренкой огромного механизма. Нет! Он чувствовал себя полноправным участником процесса и четко понимал, что должно сделать его предприятие для динамичного, сбалансированного развития комбината и улучшения жизни города.
Иногда казалось, что развитие комбината для директора вторично. Главное – это город, люди. И только с годами я понял, что именно так оно и было. Он и шел по этому пути: через развитие комбината – к развитию города. Никто не подсчитывал – да и вряд ли это возможно – как в процентах соотносились темпы вложения средств на одного жителя, затраченные на развитие комбината и на развитие города. Думаю, вторые цифры были бы значимее.
К примеру, директор часто говорил о количестве жилья, вводимого на душу населения в Москве, и хотел добиться таких же темпов в Норильске. Ничего себе замах! Столица государства и затерянный в ледяной пустыне город с населением в маленький московский микрорайон. Но директор хотел строить так же. Вся строительная база была к этому готова: два домостроительных комбината, завод мягкого заполнителя, масса вспомогательных производств. Мы вплотную приближались к заветной цифре!
Как могла такая макроэкономическая забота о людях сочетаться с пониманием проблем конкретного человека? А ведь сочеталась!
 
Прерванный отпуск
В нашей советской стране многие задачи решались через организацию очередных кампаний. Очередной такой кампанией стала борьба с приписками к финансовым отчетам с целью незаконного получения премий.
В управление строительных материалов входила группа предприятий, руководство которых было наделено только оперативными функциями. А бухгалтерия, экономика, труд и зарплата, кадры и прочие были централизованы. Короче, цеховая структура.
И вот одно из предприятий, выполнив все показатели, по погодным условиям не смогло отгрузить выпущенную продукцию в полном объеме и вывезти ее со своей территории. За невыполнение плана реализации положено было наказывать. Какой реализации?! Кому?! Это при комбинатской системе?! Но показатель такой был. Кстати, по управлению в целом он был выполнен полностью. Ну и откорректировали этому переделу план (где-то на 0,5%) и, естественно, выплатили премию.
Нашелся добрый «сигнализатор», и процесс стал раскручиваться. Да с такой стахановской скоростью, что была свойственна, пожалуй, началу строительства комбината в 30-е годы. Раз – и уголовное дело, два – статья  «О массовых хищениях в УПСМ» на половину страницы в «Заполярной правде», три – арест на имущество исполнявшего тогда обязанности начальника управления Александра Федоровича Шамрая, главного бухгалтера Василия Николаевича Ермакова, а также его заместителя и директора того самого передела (не помню, к сожалению, фамилий).
Ермаков, реабилитированный после сталинских лагерей, по советским законам при повторной посадке классифицировался как рецидивист и подлежал отправке в специальную зону. Чтобы его хоть как-то успокоить, руководители норильской спецзоны пообещали: в случае чего  – все устроим в лучшем виде, увеличим число свиданий.  После таких обещаний Василия Николаевича прямо с рабочего места отвезли в больницу. Да и в двух инфарктах Шамрая, я думаю, есть значительный вклад этой истории.
Бориса Ивановича в это время на комбинате не было – после продолжительной служебной командировки ушел в отпуск и отдыхал в Сочи, в нашем санатории. Это обстоятельство, видимо, тоже учли организаторы «проекта», потому что случай с премией произошел полгода назад, а раскрутили его только сейчас, в отсутствие директора. Галочка в деле, очевидно, кому-то была очень нужна, и посадили бы «виновных» как нечего делать!
К счастью, в ситуацию вмешался друг Шамрая, главный инженер управления предприятий стройматериалов Леонард Владимирович Чалый, который сел на самолет, полетел в Сочи и в личном разговоре с Колесниковым рассказал все как есть на самом деле. Борис Иванович прервал отпуск, прилетел в Норильск и издал приказ о том, что подобные решения обоснованы, поскольку управление стройматериалов представляет собой цеховую структуру.
Борзые ребята потихоньку отползли, дело прекратили, арест на имущество сняли. Василий Иванович Ермаков после длительного лечения уволился с комбината и уехал. Остальные участники драматических событий еще долго и плодотворно работали на комбинате.
 
Искал понимания
Другая история позднее случилась в разгар еще одной  кампании – по борьбе с браконьерством. Боролись истово, вплоть до того, что поднимали старые административные дела и по ним возбуждали новые.
Один молодой и очень перспективный инженер слыл довольно  удачливым рыбаком, спиннингистом. Однажды воскресным вечером он с приятелем возвращался с рыбалки. На Вальке пристали, вытянули лодку, погрузили в машину мешок с десятком хвостов и поехали в город. На повороте у профилактория их остановил сотрудник ГАИ и попросил открыть багажник для досмотра. Откуда ни возьмись появились инспекторы рыбнадзора  (по всему судя, поработал опять же «доброжелатель»). Пока суд да дело, наш герой тихонько отошел от машины, сел в проходящий мимо автобус и уехал с места разборки. Приятель, по классической методике, сказал проверяющим, что попутчик был случайный и он знать его не знает, а что лежит в его мешке, он и понятия не имеет.
По формальному признаку возбуждать дело не было оснований. Но… Кто-то кого-то узнал, кто-то что-то домыслил, кто-то очень постарался  – и история эта попала в газету. Журналист, пылая праведным гневом (благо случилось не с ним!), в редкий для него момент трезвости написал полную сарказма статью.
Надо сказать, что газета в то время могла служить не только палкой для битья, но и дубинкой для убиения. Появись эта публикация, нашему инженеру не видать было бы никакого карьерного роста. Выход один – увольняться и уезжать из города.
История дошла до Бориса Ивановича. Он мог бы легко, через горком партии, воспрепятствовать выходу этой статьи. Однако он поступил иначе. Он сам поехал в редакцию и встретился с главным редактором газеты. Он не просил, не требовал снять материал. Он на равных обсуждал ситуацию и искал понимания. И нашел в лице редактора союзника. Кстати, герой этой истории долго еще работал на комбинате и принес ему огромную пользу.
По порядкам  того времени обязанности директора Норильского комбината Борис Иванович совмещал с работой в Центральном комитете КПСС и Верховном Совете СССР. Но дело даже не в статусе – директор был в полной мере государственным человеком. Все проблемы комбината и города он рассматривал с государственной точки зрения.
Однажды на совещании у Бориса Ивановича рассматривалось обращение руководства КамАЗа с просьбой создать в Норильском промышленном районе опытно-экспериментальную базу для изучения поведения грузовиков в экстремальных условиях и адаптации к ним. Большинство участников совещания высказались в том духе, что, мол, комбинату это ни к чему, что импортных «магирусов» нам хватит на несколько лет вперед, а уж если и покупать, то КРАЗы, которые проверены в наших условиях.
Директор всех выслушал и сказал:
– А где еще им доводить до ума свои машины? Где еще на Севере есть такая база, как наш комбинат? Не все в стране могут купить «магирусы». Да и надо иметь свою, полноценную советскую технику. Будем помогать.
Экспериментальный центр разместили на «Надежде», на площадях, освободившихся после окончания строительства завода.
 
Даже слухи ходили позитивные
Норильчане верили в директора абсолютно.
Вспоминаю страшную аварию зимы 1978–1979 годов, когда взорвались обе ветки газопровода, питавшие город. Моя семья  незадолго до этого получила новую двухкомнатную квартиру, мы сделали в ней ремонт, привезли с материка мебель. Но в ту холодную зиму жили, по сути, в маленькой комнате двухлетнего сына, которая быстрее обогревалась с помощью подручных средств.
Как-то ночью я услышал хлопок в гостиной. Войдя в нее, попробовал включить свет. Рука наткнулась на что-то непонятное. Когда зажегся свет, я увидел возле выключателя осколок водопроводной трубы, торчащий в стене. Взглянул на термометр – минус 20 градусов! Дико было смотреть из окна квартиры (а жили мы на улице Бегичева) на трубы медного завода – из них не шел дым.
Вечером по телевидению выступил Борис Иванович. Он рассказал, что лично облетел оба участка взорвавшегося  газопровода, объяснил причины аварии, описал ее размеры. Спокойно и четко объяснил, что надо делать нам, норильчанам, а также что делается для устранения аварии в масштабах страны. Назвал, ничего не преуменьшая, примерные сроки ликвидации аварии. Сам тон выступления директора явился для нас лучшим средством против паники. А ведь запаниковать повод был, да еще какой! Я прикинул: чтобы эвакуировать город с населением 350 тысяч, понадобилось бы 2300 авиарейсов и минимум 100 дней. То есть эвакуация была технически невозможна.
Директор лично возглавил штаб по ликвидации аварии. Каждый вечер он рассказывал по телевидению, как идут дела.
По городу поползли слухи. Но – поразительный факт! – не негативные, какими полагается быть слухам, а позитивные. Например, говорили, что две дивизии «антеев» задействованы для доставки на Север газовых труб большого диаметра. Сомнительно, что сверхтяжелых самолетов могло набраться в Советском Союзе хотя бы на одну дивизию. Или: одна из командированных на помощь материковских бригад по прилете в Алыкель поинтересовалась, сколько им на трассе будут платить, – их тут же отправили обратно. Ходили также слухи, что лучших поваров из норильских ресторанов командировали на трассу кормить ремонтников по высшему классу. А по окончании ремонтных работ каждый участник, включая поваров, мог при желании вместо зарплаты получить дефицитный по тем временам товар – «Жигули».
Только высокая степень доверия к директору могла порождать такого рода слухи.
О личной скромности директора ходили легенды.
Его супруга Надежда Степановна работала мастером в антикоррозионной лаборатории. К ней всегда можно было обратиться за советом, за консультацией. Знала она намного больше, чем полагалось по должности, однако работала мастером.
Однажды Борис Иванович, проходя как-то по переходной галерее нашего завода, поинтересовался, что там растет. Дело в том, что часть галереи была отведена под экспериментальную теплицу, где в искусственном грунте под искусственным светом мы пробовали выращивать различные овощи. Потом полученные образцы переносились в настоящую теплицу, расположенную на крыше административно-бытового комплекса, и урожай, надо сказать, достигал вполне промышленных объемов.
Мы пригласили директора в теплицу, где на специальной подставке возлежал арбуз. Он давно уже созрел, и как только Борис Иванович до него дотронулся, арбуз оторвался от почти пересохшего питающего его стебелька.
Как неловко почувствовал себя при этом Борис Иванович! Он тут же стал извиняться. Стоило больших усилий убедить его, что все в порядке, что арбузу этому давно пора на стол. И только после того как мы разрезали арбуз и директор попробовал его вместе с нами, он успокоился. Однако, выходя из теплицы, еще раз извинился. Директор всегда ценил чужой труд.
 
«Я подписываю назначение»
Настал момент, когда в управлении стройматериалов освободилось место главного инженера. Колесников предложил его Герману Созаеву. Герман деликатно отказался, сказав, что хотел бы остаться полноправным директором на заводе.
– Я тебя понимаю, – задумчиво произнес Борис Иванович.
Мы обсудили ситуацию с Германом. На тот момент мы работали вместе уже  одиннадцать лет – срок для комбината суперрекордный.
– Иди на это место ты, – сказал Герман. – Пора!
Не страдая излишней скромностью, я понимал, что эта должность для меня. Единственный среди руководителей управления я имел профильное образование, степень кандидата наук, да и в завод вложил всю душу. Но время шло, и никого на должность не назначали. Неделю, две, месяц. Как президента Дагестана.
И вот в моем кабинете раздался звонок:
– Вас приглашает Борис Иванович.
По дороге в управление комбината я заехал домой, принял душ, надел чистую рубашку, новый галстук, выглаженный костюм, почистил ботинки.
Постучав, вошел в кабинет директора. Как и в прошлый раз, Борис Иванович поднялся из-за стола и, встретив меня точно на середине кабинета, пожал руку и предложил сесть.
– Есть предложение назначить вас главным инженером УПСМ, – сказал он. И замолчал. Видимо, надо было отвечать.
– Я согласен.
Директор кивнул и стал излагать свое видение перспектив развития управления стройматериалов и его места на комбинате. Потом спросил меня о личных планах, сколько я еще собираюсь прожить в Норильске. Я подумал, что назвать надо как можно больший срок, и сказал: пять лет.
Борис Иванович, мне показалось, немного расстроился и впервые за все время нашего знакомства перешел на ты.
– Ну, может, понравится, поживешь подольше.
Девять лет я прожил в Норильске после этого разговора.
– Есть ли у вас личные вопросы, пожелания? – спросил директор, снова перейдя на вы.
– Нет,  – ответил я.
Стол директора был абсолютно пуст. Только посредине лежал лист бумаги и ручка. Колесников нажал кнопку прямого телефона.
– Слушаю вас, Борис Иванович, – раздался голос Шамрая, начальника управления.
– Я подписываю назначение Виницкого, – сказал директор.
– Ну  и слава богу, – ответил Шамрай.
Борис Иванович взял ручку и подписал приказ – тот лист, что лежал в одиночестве на столе. Потом вышел из-за стола, пожал руку и сказал:
– Поздравляю!
Вот так назначал директор!
Прошли годы. Как-то раз я без предупреждения заехал к Герману на завод. В приемной меня предупредили, что у Германа посетитель.
– Кто? – спросил я.
– Не знаю, – ответила новый секретарь. – Они вдвоем зашли.
Я открыл дверь. В кабинете сидели и беседовали Герман и Борис Иванович. Я вошел, поздоровался, выпил вместе с ними чаю и почувствовал, что этим двум людям есть о чем поговорить и без меня. Извинился, сказал, что заеду позже.
Ехал в город, и на душе было светло. Есть, оказывается, на земле что-то хорошее и постоянное.
Ушел Борис Иванович, ушел мой друг Герман. Обоих я сумел проводить в последний путь. Иногда я вспоминаю тот кабинет, их двоих, и мне опять на душе становится светло.
 
Февраль 2010 г.
0

Читайте также в этом номере:

«СЕВЕР.док» ушел под землю (Вера КАЛАБЕКОВА)
Вместо цифр – крестики (Иннокентий НЕФЕДОВ)
Горсправка
Поиск
Таймырский телеграф
Норильск