«Почему люди так озлобились?» – думалось мне после светлого дня Христова Воскресения. Почему в безбожные советские времена у людей хватало совести, доброты, душевной теплоты? Не нужны были железные двери, решетки на окнах, дети гуляли во дворе без сопровождения взрослых, и один старался помочь другому только потому, что человек.

Сегодня же, когда церковь в дни престольных праздников полна верующими, когда чуть не каждый россиянин носит крест и знает «Отче наш», молодой парень – в здравом уме и трезвой памяти? – поднимает руку на 82-летнюю правозащитницу, а по сути, просто на пожилую женщину Людмилу Алексееву. Которая нашла в себе силы приехать из Питера в Москву, чтобы возложить букет погибшим во время терактов в столичной подземке. Нападавшего задержали – им оказался 31-летний Константин Переверзев, выпускник Свято-Тихоновского православного университета… Я не знаю, почему нашим коллегам – московским журналистам – в день трагедии приходили SMS-сообщения следующего содержания: «Так вам, москвичам, и надо! Зажрались». И это не единичный случай. Пытаюсь понять, почему какие-то подонки, иначе не назовешь, напали на 92-летнего ветерана Великой Отечественной войны. Сотовый телефон, остатки пенсии и шесть тысяч, которые грабители выручили за украденные медали, стоили пенсионеру жизни. Я не знаю, что чувствовали и думали люди, сломавшие дом на нашем дачном участке. Они ничего не взяли, потому что все, что можно было вынести, забрали их предшественники, и только от злости выбили окна, порвали обои, содрали с крыши черепицу, поломали яблони в саду. Мой дед не пережил бы этого. Он строил этот дом несколько лет, уходя на дачу рано утром и возвращаясь поздно вечером. Перевозил стройматериалы на велосипеде каждый день, зимой и осенью, складывал кирпичик к кирпичику. Дед сажал яблони, думая о детях и внуках, которые будут есть яблоки и вспоминать его на протяжении многих лет, а по осени угощал этими яблоками соседей. В Воронеже женщину вместе с маленькой дочкой убивали в собственной квартире. Погибшая так звала на помощь в открытое окно, так билась, что даже рама с москитной сеткой вывалилась. Соседи слышали все. Внизу во дворе бабки даже обсуждали происходящее. Но никто не позвонил в милицию. Их потом допрашивали, тщательно допрашивали. Они – очень важные свидетели. Они все видели, все слышали, это установлено. «Около двух часов дня я вышла на балкон вывесить постиранное белье. Вдруг послышался крик из окна соседнего дома, женщина звала на помощь. Потом оттуда вылетела москитная сетка. Я знала, что там живут Ольга и Леонид. Резко окно захлопнулось, и послышался громкий детский плач. Я поняла, что у них случилось что-то серьезное. Развесив белье, я пошла в комнату». Подобных объяснений – больше десятка. На вопрос, почему немедленно не сообщили куда надо, никто вразумительно не ответил. Можно подумать, что это типично для провинциалов, озлобившихся от голода и нищеты, или для москвичей, которых «испортил квартирный вопрос». И мне очень хочется верить в норильчан. Правда. Но вот знакомая школьница рассказывает: «Интернатские девчонки жестокие. Однажды заловили меня в собственном подъезде и стали бить. Ботинками – по лицу, по животу. Но я выражения их лиц в тот момент не запомнила, запомнила почему-то совсем другое лицо – мужчины, который зашел в подъезд, переступил через меня и стал подниматься на верхний этаж…» А вот история совсем другой школьницы: «Как-то на Ленинском проспекте ко мне подошел кавказец, хотел познакомиться. Я отказала ему, наверное, не в очень корректной форме, за это он ударил меня в живот, я упала, но он все равно продолжал избивать меня. После чего, удовлетворившись достигнутым, поймал такси и уехал. Был день, лето, по проспекту шли люди, но никто за меня не вступился…» «Не бойтесь друзей – они могут лишь предать вас; не бойтесь врагов – они могут лишь убить вас; бойтесь равнодушных, ибо только с их молчаливого согласия совершаются предательства и убийства», – сказал в ХVIII веке Карл Берне. Но его слова актуальны и по сей день. Мне кажется, что наш мир уже давно болен равнодушием. Все продается и покупается, сочувствие и доброе слово начинают обретать вполне реальную цену, как сеанс личного психотерапевта. И церковь тут, в общем-то, ни при чем…