WAP
PDA
Привет вам, товарищ Шекспир!
Норильские истории
|
12 апреля 2011 года, 15:17
|
“Заполярный вестник” продолжает публикацию документальной прозы Аркадия ВИНИЦКОГО.
| Начало в №51 за 25 марта
С уведомлением о вручении Разные люди были вокруг. В техотделе инженером по новой технике работал Владимир Федорович Ус. Невысокий полноватый человек лет тридцати пяти, с цыплячьими перышками на голове, с огромными глазами, он походил на обиженного ребенка. Обижаться было на что. На заводах УПСМ его личность вызывала легкое раздражение. Считалось, что он своими визитами морочит людям голову, отвлекает их от важных дел. Существовало также мнение, что, как только где-то появляется действительно что-то новое, Ус тут как тут: все срисовывает и выдает за свое. Володя мечтал о крупном успехе, который вознесет его на большую должность, и будет он наконец оценен и вознагражден, в том числе материально. Мечты эти не оставляли его ни на минуту, поэтому он вглядывался и вслушивался во все происходившее вокруг. И вот Володя решил, что настал его звездный час. Однажды в техотдел влетел разъяренный главный инженер управления Леонард Владимирович Чалый и стал выговаривать Усу за что-то, понятное им двоим, но непонятное остальным. Чалый пообещал Володе крупные неприятности и выскочил из кабинета. На наши расспросы Ус отвечал, что сам не понимает, за что его только что оттянули. Любопытство давило, я выждал несколько минут и пошел к Чалому. И вот что я узнал. Как-то раз Чалый и начальник техотдела Каршенбойм сидели и рассуждали о том, что производство строительных материалов является непрофильным для горно-металлургического комбината, отсюда, мол, и некоторое непонимание проблем управления. И было бы совсем неплохо в качестве специализированного треста подчиняться не комбинату и даже не министерству, а напрямую Госстрою СССР. Типа: не хочу быть столбовой дворянкой, а хочу быть вольною царицей с соответствующей зарплатой. Мужики пофантазировали, повеселились и разошлись, тут же забыв о своих “раскольничьих” настроениях. Ус присутствовал при этом разговоре, глаз не поднимал, делал вид, что усердно работает над отчетом. Но выводы свои сделал, на что надо намотал. В результате у инженера по новой технике родился проект документа, на который была истрачена куча бумаги. Владимир Федорович с помощью квадратиков и стрелочек нарисовал новую структуру вожделенного треста, разработал штатное расписание с окладами выше, чем на комбинате, заместив ведущие должности конкретными фамилиями. Себя любимого он, конечно же, не забыл. Запечатал документ в огромный конверт и отправил его заказным письмом с уведомлением о вручении по адресу: Москва, Старая площадь, ЦК КПСС, Политбюро, тов. Долгих В.И. Переведя дух, стал ждать манны небесной. И дождался. Письмо с соответствующей резолюцией двинулось в обратную сторону, не миновав ни одной инстанции. Из ЦК – к министру цветной металлургии, от министра – к начальнику Главникелькобальта, оттуда – к директору Норильского горно-металлургического комбината и, наконец, начальнику УПСМ Голубенко В.М. Валентин Максимович и в мирное время особо не сдерживался в выражениях, а уж в этом случае… В техотдел заглянула секретарша. – Вас вызывает Валентин Максимович, – сказала она Усу. Тот встал, опустив голову и заложив руки за спину, последовал за ней. Его долго не было. Когда Ус вернулся в отдел, имел вид революционера, только что узнавшего об отказе царя о помиловании. – Что он тебе сказал? – спросили мы. Володя долго молчал, а потом ответил: – Я не могу повторить этого, он меня смертельно оскорбил. Прошло с тех пор более тридцати лет, но я до сих пор не знаю, что сказал тогда ему Голубенко. Но урок не пошел впрок. Ус продолжал анализировать происходящее вокруг, вычислял, что же может изменить, конечно к лучшему, его жизнь. “Я вам больше не Усик” …Полтора осенних месяца я провел на отстреле дикого северного оленя. Неплохо подзаработал, что дало возможность подготовиться к предстоящей свадьбе. Как-то позвонили мне на работу ребята из бригады по поводу подготовки к новому заготовительному сезону. Среди прочих тем обсуждалась и сумма моего заработка. В разговоре я упомянул главного охотоведа госпромхоза “Таймырский”, кажется, по фамилии Лысенко. Очень достойный был человек. Положив трубку, я наткнулся на внимательный Володин взгляд. – Чего там охотовед? – спросил он. И тут я решил порезвиться. Рассказал, что на днях был у охотоведа в гостях. Он зовет меня в начальники участка “Центральный” на место прежнего, уезжающего на материк. Зарплата там такая же, как и на комбинате, но на годовую премию легко можно купить “Волгу”, тем более что раз в два года начальнику участка такое право предоставляется. Кроме того, ежегодно разрешается покупать по себестоимости сто песцовых шкурок, а это еще одна “Волга”. И вообще: начальник участка спит на песцовых перинах, а в каждом стойбище у него по жене. Ну и все остальное в том же духе. С каждым новым благом, доступным начальнику участка “Центральный”, глаза Володи расширялись все больше, а при упоминании о женах он как-то нервно сглотнул. Видно, зацепило. Наконец, моя фантазия иссякла, и я заткнулся. – Ну и? – спросил Володя. – Что, и? – не понял я. – Что ты ему ответил на предложение? – Я отказался. Хочу строить карьеру на комбинате. Прошло минут десять. – Аркадий, – пересохшим от волнения голосом заговорил Ус. – Ты не мог бы порекомендовать главному охотоведу мою кандидатуру на должность начальника участка? Господи! Вот это удача! Я же хотел только пошутить. А тут… – Легко! – ответил я. Набрал какой-то номер телефона и, не слушая ответа, поговорил как будто бы с Лысенко и как будто бы договорился. На том конце провода решили, что я ошибся номером, и давно отключились, я же, прижав трубку, чтобы не было слышно коротких гудков, продолжал “разговор”. – Все. Завтра в 11 часов он тебя ждет. В принципе, он согласен. Володя записался в журнале местных командировок в техбиблиотеку и с утра поехал на Валек в госпромхоз. Появился он в отделе после обеда. Сел за стол и стал разбирать бумаги. – Усик, ну чего? – спросил я участливо. Все ждали ответа. – Я вам больше не Усик, – ответил гордо Володя. – Прошу впредь обращаться ко мне Владимир Федорович. Так мы узнали, что участок “Центральный” госпромхоза спасен от разграбления. Эрик Оттович К этому периоду жизни в Норильске относится мое знакомство с Эриком Оттовичем Штернбеком. Работал он заместителем начальника центральной лаборатории УПСМ. Начальницей его была Мария Федоровна Алфименко, супруга тогдашнего председателя Таймырского окружкома профсоюзов. Женщина видная, что называется, с положением. Но реально весь процесс в лаборатории вел Эрик Оттович. Худощавый, роста выше среднего, чуть сутулый. Сивые, с сединой волосы откинуты назад – как у писателя или композитора. Глубоко посаженные голубые глаза словно прятались и лишь иногда ярко вспыхивали. Большой, ярко очерченный рот почти никогда не улыбался. Одевался Эрик подчеркнуто аккуратно и скромно. Из чуть коротковатых рукавов пиджака торчали большие красноватые руки. Объем профессиональных знаний у него был фантастический. На предприятиях УПСМ практически применялись те же технологии, что и в стране. И по любому процессу Эрик Оттович мог дать заключение на уровне ведущего специалиста профильного института. Знал я о нем не много. Был репрессирован, отсидел более пятнадцати лет, затем “десятка по рогам”. Окончил какой-то заочный техникум, в институте учиться не разрешили. Он взял самообразованием. Безумно много читал, сопоставлял, анализировал. Изучал смежные науки – минералогию, кристаллографию. В выходные ходил в тундру, но не как мы (водку пить), а с геологическим молотком, собирал коллекцию минералов. Готовый заведующий кафедрой строительных материалов профильного столичного вуза! Впрочем, он потянул бы и любую специализированную кафедру – “вяжущих”, “бетонов”, теплоизоляционных материалов. Кроме того, он прекрасно знал технологию древесины. Высказывался Эрик Оттович редко. Как рак-отшельник, высовывался из раковины, говорил что-то важное – и назад, снова в раковину. Видимо, натерпелся и всегда был готов к необразованному хамству людей, которые ставили себя выше него, бывшего зэка. Единственным человеком, при котором он раскрывался, не спеша излагал суть вопроса, его теоретические основы, был Леонард Владимирович Чалый. Его, так же как и Штернбека, отличал системный подход к производственным вопросам. Меня Эрик Оттович поначалу не воспринял. Собственно, и воспринимать-то особо было нечего – как говорится, ни уха, ни рыла, один апломб. Со временем стали формироваться человеческие отношения. Я не надувался уже, как мышь на крупу, когда он по долгу службы приезжал к нам на завод. А он уже без пренебрежения выслушивал мои аргументы, так сказать, по поводу. Эрик Оттович очень ценил знания, в том числе и чужие. Совсем на равных мы начали общаться после того, как я защитил диссертацию и он ее прочитал. Подружились мы еще позже. В разгар антиалкогольной кампании из Норильска уезжала Мария Федоровна Алфименко. Прощальный обед давался на турбазе УПСМ. Как женщина с положением, начальница лаборатории накрыла потрясающий стол: таких номенклатурных закусок мы никогда не видели. Как жена профсоюзного лидера, организовала безалкогольный банкет. Но все равно мы с Костей Тырышкиным, директором цементного завода, прилично надрались, залив водку в несколько бутылок из-под боржоми. Эрика Оттовича уже без опаски назначили начальником лаборатории, а вскоре и я стал главным инженером УПСМ. Мы стали встречаться чаще и даже, несмотря на разницу в возрасте, перешли на “ты”: я называл его Эриком, а он меня – Аркадием. И постепенно он рассказал мне свою историю… Штернбек рос в семье министра промышленности буржуазной Эстонии. С приходом в Эстонию советской власти его старший брат бежал в Швецию, а оставшихся членов семьи арестовали. Отца быстро расстреляли, мать потерялась при пересылке, и тринадцатилетнего пацана определили в лагерь. В 1944 году доходягу Эрика привезли в Норильлаг. Он ни за что не выдержал бы общих работ, не подбери его инженеры из лаборатории стройматериалов, тоже заключенные. Производство собственных строительных материалов на комбинате в тот момент было актуальнейшей задачей, и со специалистами, которые выпросили себе еще одного лаборанта, приходилось считаться. После освобождения из лагеря Эрик женился, родились дети. Сын стал толковым инженером-электронщиком. Дочь в конце 80-х оканчивала школу. Любил ее Эрик и гордился ею безумно. Красавица, умница, дочь воплощала в себе все то, чего сам Эрик был лишен в юности. Как-то в летние каникулы Эрик попросил взять дочь на практику в наши заводские теплицы, которые были размещены на крыше административного корпуса. Овощи росли на гидропонике, при искусственном свете, питались химрастворами. Урожаи были очень неплохие. Царил в теплицах фанат этого процесса Коля Бобров. Через неделю он взмолился: – Заберите от меня Майю Штернбек. Оказывается, я все делаю неправильно. Контрольный выстрел …Из очередного отпуска Эрик привез фотографию, на которой были запечатлены он, жена и Михаил Сергеевич Горбачев. Будучи в Москве, Эрик с женой гуляли по Кремлю, и вдруг – навстречу им идет Горбачев с двумя охранниками. Эрик попросил разрешения вместе сфотографироваться. Горбачев согласился. Эрик побывал на родине, его нашел брат – к тому времени отставной капитан дальнего плавания, шведский пенсионер. В начале 90-х я спросил Эрика, почему он не уезжает на родину. Ведь там уже новые порядки, его встретят с большим уважением. – Это меня как раз очень смущает, – ответил Эрик. – Меня обязательно попытаются втянуть в политику, а я не хочу. Как-то мы сидели втроем – Герман Созаев, я и Эрик. Пили чай. В кабинет вошел Саша Карпман, ветеран нашего завода, заместитель начальника автотранспортного управления строителей. Саша всегда очень много строил. Чаще всего без проекта, идеи реализовывал, что называется, из головы. Но все получалось! На тот момент он затеял строительство нового административного корпуса за пределами своей территории, прямо под горой. Собрал каркас, обвешал его панелями и загнал под основание горы “катерпиллар”, который должен был клыком пробить канаву под коммуникации. – “Катер” опустил клык, дернул, – рассказывал нам Саша. – И вдруг открылась яма, а там скелеты, лежат крест-накрест. Много их там. Их всех расстреляли, у каждого дырка в черепе… И тут заговорил Эрик. Когда он волновался, то акцент усиливался и рефреном звучало “это самое”: – Нет, Саша, их не расстреливали, это самое. Это назыфалось “контрольный фыстрел”, это самое. Каштое утро, когда отряты выводили из зоны, дежурные, это самое, выносили трупы тех, кто за ночь умер, и выклатывали их, это самое, у вахты. Часовой их пересчитывал, а затем толшен был кажтому фыстрелить в голову, это самое, для того чтобы никто не притворился и не потумал бежать. Потом начальство решило, что патроны тратить неправильно. Тогда, это самое, сделали польшую терефянную колотушку, а в ней – стальной костыль, которым и пробивали головы. Потом, это самое, трупы хоронили в специальных ямах по тватцать пять человек. Это назыфалось “погрепальная камера”. Такую камеру ты и вскрыл, это самое… Ошеломленные, мы молчали. Эрик сразу переключился на другую тему, что говорил, уже не помню. Помню только, что все мое сознание замкнул один-единственный вопрос: “Кто, кто мы есть перед этим человеком?” Сашка стройку, конечно, свернул. Сегодня за его недостроенным зданием расположился интернациональный мемориальный комплекс. Выйдя на пенсию, Эрик получил от комбината жилье где-то под Питером, потом переехал в Подмосковье. А недавно я узнал, что он с Майей все-таки вернулся в Эстонию, к могилам предков. Вот такова она, человеческая жизнь. Привет вам, товарищ Шекспир! Комната в женском подъезде Но вернемся в 1976 год. Маленькая отдельная комнатка в легендарном общежитии №12 для инженерно-технических работников мне досталась в наследство от Льва Михайловича Квурта. Легендарным общежитие считалось потому, что в порядке эксперимента в нем размещали молодых специалистов – как мальчиков, так и девочек. Забегая вперед, скажу, что эксперимент был довольно удачным: переженилась половина обитателей. Кое-кто и не по одному разу. Моя комната с телефоном – единственная в общежитии! – располагалась на третьем этаже в женском подъезде. Во дворе общежития был продовольственный магазин, напротив – маленький ресторанчик со сказочной рыбной кухней “Демьянова уха”. (Рубленая котлета из нельмы, обложенная прожаренными кусочками филе из муксуна – ну, как вам?) Непререкаемыми авторитетами в общежитии слыли две дамы – комендант Клавдия Ивановна и воспитатель Ирина Теодоровна, благодаря которой ни одна заезжая знаменитость не миновала общежитский красный уголок, где и выступала с концертом. Общежитие славилось приличной библиотекой с тайной дверью и золотым ключиком к ней. Иногда, очень редко, девочка-библиотекарь эту дверь открывала и разрешала войти. Боже, что там хранилось! Дореволюционные издания известных и неизвестных авторов, а также Горький, Куприн, Бунин, Бальмонт, Северянин – всех и не перечислить. На книгах стоял штамп центральной библиотеки Норильского комбината с датой регистрации не позднее 1944 года. Судя по некоторым экслибрисам, это была небольшая часть какого-то внушительного собрания книг, составленного из частных коллекций репрессированных впоследствии владельцев – в основном из Ленинграда. Почему книги изъяли из основных фондов, хранили отдельно и не разрешали выдавать на руки – не знаю. Так случилось, что по соседству со мной поселилась корреспондент молодежного отдела городской газеты Тамара Орлова. Хороша была дивчина, и холостяки в общежитии закрутили носами. Поскольку вскоре я получил назначение в дирекцию строящегося предприятия, то стал ходить на работу в костюме и галстуке. Костюм был шикарный, французский, галстук – широкий, бордовый, а сам я – молодой и стройный. Ни одна девушка не устояла бы. Вот и Тамара, естественно, не устояла. Веселую свадьбу мы сыграли осенью в кафе “Блинная”, которое арендовала для нас редакция газеты. И уже в марте следующего года ждали прибавления в семействе. В один день На строительстве завода прогресс тоже был. К зиме на стройплощадке появился вагончик, нам выделили крытый грузовичок ГАЗ-52, и мы всей дирекцией перебрались на “Надежду”. Нас было уже пятеро: директор, главный механик, главный энергетик, начальник цеха и ваш покорный слуга – главный инженер. К марту 1977 года строительная часть завода была готова, ждали приезда шефов для монтажа технологического оборудования. По условиям контракта монтаж надо было вести при плюсовой температуре. Системы отопления смонтировали, однако при попытке их запустить выяснилось, что нижние трубки на всех теплообменниках разморожены. Либо в них скопился конденсат, либо после гидравлических испытаний не полностью слили воду – выяснять было поздно. Решили восстанавливать отопление своими силами. Толщина стенок трубки – полмиллиметра, трещины раскрылись сантиметров на десять, паять невозможно. Пытались ремонтировать совсем уж экзотическими способами – эпоксидной смолой. Однако она трещала при подаче в систему горячей воды. Оставалось несколько дней до приезда шефов. Я успел встретить тещу, которая прилетела из Украины к родам Тамары. Все вместе мы поселились в однокомнатной квартире Левы Квурта, который с радостью на время вернулся в общежитие. Как-то вечером сидим в вагончике вместе с представителем генподрядчика Олегом Георгиевичем Герасимовым и куратором от управления строительства Михаилом Михайловичем Бондаренко. Молчим. Решения задачи с восстановлением отопления нет. Распахивается дверь, и вместе с пургой в вагончик заходит Николай Викторович Поппель. Как всегда, спокойный, уверенный. – Что сидите? Пальцем в ж… ковыряетесь? Мы закивали: так, мол, и есть. – Мотайте в “Сибмонтажавтоматику”. У них сильнейший сварщик есть. Двое суток приезжий ас не слезал с отметки, на которой были смонтированы калориферы. За ним двигались мы со Степой Крупенько, начальником монтажного отдела управления строительства, и проверяли отремонтированные калориферы на предмет качества ремонта. Было их, как сейчас помню, восемь штук. Первый – готов. Третий, пятый, седьмой – готовы! На ноль часов 10 марта 1977 года оставался неотремонтированным только восьмой калорифер. К пяти утра сварщик закончил и эту работу. К шести часам мы со Степой закончили опрессовку, пустили теплоноситель и включили главные вентиляторы. Тепло пошло в корпус! Завод вздохнул. У Степы абсолютно случайно нашлась пол-литра, мы ее распили и прилегли на узеньком топчанчике. В восемь утра в вагончик вваливается вся бригада во главе с Созаевым. – Ну, что? – Ничего не получилось, – отвечаем. Поглядели они на наши счастливые рожи, все поняли и отправили нас домой отсыпаться. Приехал я в Левину квартиру, звоню в дверь, открывает теща вся в слезах. Пока я пускал тепло, жену скорая увезла в роддом. – Ляг отдохни, – уговаривала меня теща. – На тебе лица нет. Какой там отдохни, если жена уже в родильном отделении! А подруга тещи по лагерю, медсестра роддома тетя Валя, звонит каждые полчаса и докладывает: на два пальца матка раскрылась, на три пальца, уже головка показалась… В половине второго пополудни 10 марта 1977 года у меня родился сын. Помню, подошел я к окну, смотрю и думаю: вот, у меня есть сын! Спать не получалось. Пошел в магазин. В два захода принес два ящика коньяку. К вечеру у нас перебывало множество людей. Часов в восемь я все-таки вырубился и, когда из Москвы позвонил отец, разговаривать уже не мог. Так в один день произошли два главных события в моей жизни – Господь дал жизнь моему сыну и задышал мой завод. Москва, февраль 2011 года |
| 0 | Твитнуть |
