Понедельник,
24 июня 2019 года
№6 (4675)
Заполярный Вестник
Экстрим по душе Далее
С мечом в руках Далее
«Легендарный» матч Далее
Бесконечная красота Поморья Далее
Лента новостей
15:00 Любители косплея провели фестиваль GeekOn в Норильске
14:10 Региональный оператор не может вывезти мусор из поселков Таймыра
14:05 На предприятиях Заполярного филиала «Норникеля» зажигают елки
13:25 В Публичной библиотеке начали монтировать выставку «Книга Севера»
13:05 В 2020 году на Таймыре планируется рост налоговых и неналоговых доходов
Все новости
Теперь мы едем пить бургундское!
Специально для “ЗВ”
17 января 2013 года, 16:48
Текст: Аркадий ВИНИЦКИЙ
В начале 1993 года Гена Васильков пригласил нас с Борисом в гости. Дом, который он купил вскоре после переезда во Францию, находился в провинции Прованс, недалеко от Марселя, в небольшой деревушке под названием Гранбуа.
Продолжение.
Начало в №245 за 26 декабря 2012 г. и №1 за 10 января 2013 г.

 
Боря удачно летел по делам в Москву и, взяв свои и мои документы, пошел в посольство Французской Республики. Борины документы приняли, а мои – нет: надо сдавать их самому.
Попытки Бориса объяснить консулу, что Норильск находится черт-те где, что билет до Москвы очень дорогой, что я много работаю и мне сложно уехать, привели только к одному. Консул спросил его:
– Ваш друг хочет во Францию?
– Очень! – ответил честный Борис.
– Тогда пусть приезжает и сам сдает документы!
Пришлось лететь. В стекле окошка консула, к которому я сумел приблизиться после пятичасового стояния в очереди, как образцы были выставлены фотографии российских политических деятелей. Там было очень много известных лиц. Помню Явлинского, Зюганова, даже Рыжкова, последнего председателя Совета министров. Смысл этой фотогалереи угадывался легко: мол, смотрите, какие люди в этом окошке оформляли документы для поездки во Францию, не чета вам, сирым и убогим!
Изучив мои документы, консул сказал, что претензий ко мне нет и через четыре рабочих дня я могу забрать паспорт с визой. На мой вопрос, может ли кто-нибудь по нотариально заверенной доверенности получить документы вместо меня, консул поднял над головой указательный палец: нет!
Пришлось мне через четыре дня опять лететь в Москву, опять пять часов стоять в очереди. Но паспорт с визой я получил.
“Привет, Лазарыч”
Приключения начались уже на маршруте Норильск – Москва. Летели мы на аэробусе Ил-86. Кто помнит, перед первым рядом кресел была в этих самолетах большая площадка, на которую выходили пассажиры после посадки в самолет, проходя через багажный отсек.
Борис летел в офигительном светло-бежевом костюме – где только такой зацепил? Он сидел, закинув ногу на ногу, в светлых туфлях. Не хватало только белой панамы и сигары. Короче, сама элегантность. Мы уже начали дремать, когда перед нами внезапно вырос какой-то штемп и начал орать: мол, привет, Лазарыч, небось, в отпуск, я вот тоже, как вообще, ну и другое такое всякое. Кто это был – ни тогда, ни тем более сейчас, я не знаю. Внезапно мужик остановил свои излияния и со словами: “Подожди, я сейчас” – исчез. Однако через пару секунд появился с открытой бутылкой шампанского. Он протянул бутылку мне и после того, как я отрицательно мотнул головой, повернулся к Боре. Боря произнес что-то очень вежливое, интеллигентное, типа “благодарю вас”.
Икнув, гость сказал: “Не хотите? Тогда я сам!” – и, поднеся бутылку ко рту, сделал несколько больших глотков.
Кто не догадывается, что было потом, пусть проведет такой эксперимент на себе или на близком товарище. Из носа мужика, словно моржовые бивни, выросли две толстенные, каждая сантиметра по полтора, белые пенные струи. Казалось, что они неподвижные. Но нет, они были подвижные и изливались прямо на элегантный светло-бежевый Борькин костюм. Я, конечно, заржал, чувствуя, что поездка удается, да что там, черт возьми, – уже удалась!
Тут Борис повернулся ко мне, и смех застрял у меня в горле.
На меня смотрели бездонные, без зрачков, глаза, как тогда в Индии, на Тибетском рынке.
Мужик благоразумно исчез, костюм мы в Москве сдали в срочную химчистку и рейсом Москва – Марсель полетели к Генке.
Самолет был маленький – Ту-134. Сразу он долететь не мог, и нас ждала транзитная посадка в Киеве – столице уже независимой бывшей Радянськой Украины. Пассажиров нашего рейса какими-то хитрыми путями провели на открытую площадку, огороженную проволочным забором. У входа остались стоять человек пять охранников. Еще столько же стояли внутри площадки. Все они подозрительно следили за нами, не сводя с нас глаз. Казалось, что ими получены агентурные сведения о том, что мы собираемся “скоммуниздить” и увезти с собой во Францию часть незалежной, ну или как минимум часть аэропорта.
С чувством облегчения мы покинули бывших братьев по государству и через пару часов прошли паспортный контроль в Марселе, где полицейский, что-то обсуждая с коллегой за соседней стойкой, не глядя на нас и на наши паспорта, колотил по ним печатью, сопровождая каждый удар словами: “Бонжур, мсье!”.
На выходе нас встретил Гена, и через час мы были у него в доме.
Здесь жил Ван Гог
Зданию было, наверное, лет триста. Сложено оно из здоровенных природных каменных блоков. Снаружи царила средиземноморская жара, в доме же была приятная прохлада. В холме, у подножия которого стоял дом, была выбита обложенная внутри также природным камнем штольня. Она заменяла подвал для хранения вина. Внутри дом имел все нужное для современной жизни, но непостижимым образом сохранял дух старины. Во всем чувствовалась золотая Генкина голова и золотые Генкины руки. Гена рассказал, что, по слухам, в доме останавливался и жил некоторое время Ван Гог. В это верилось.
Сама деревня стояла на холме, увенчанном храмом, и вид имела весьма древний. Гена это подтвердил. Более того, если кто делал ремонт (новое строительство в этих местах запрещено), он обязан был сохранить старую позеленевшую черепицу. Если ее не хватало, то местные фирмы выпускают такую же новую, искусственно состаренную. На ее применение должен дать разрешение муниципальный архитектор.
Все нам очень нравилось. Немного смущали маленькие скорпиончики, бегавшие по стенам дома. Гена успокоил, что это вполне мирная публика, что даже его маленький сын Тома их не боится.
Жена Гены Патриция работала учителем русского языка в школе, которая находилась километрах в восьмидесяти от их дома. Когда Патриция с Геной вместе уезжали, за сыном присматривала няня из этой же деревни.
Вскоре после того как Гена купил дом в Гранбуа, там же купили дом и переехали в него жить из Парижа родители Патриции. Вообще, для французов, да и для американцев, по крайней мере тех, кого я знаю, дом не является некой незыблемой святыней, а служит просто местом для жизни. Конечно, максимально удобным, обихоженным, я бы сказал, вылизанным, но все-таки только местом для жизни. И при изменении жизненных обстоятельств они без всяких сантиментов продают свой дом и покупают другое жилье – там, где в настоящий момент им удобнее.
Вот и родители Патриции поступили так же. Они приходили в гости, играли с внуком и, поужинав, отправлялись к себе домой, предварительно договорившись о дате следующего визита.
Напрямую к Шираку
Высокие отношения царили в этой семье. Генкина теща, милая дама лет под 60, получила приличное образование, кстати, училась в университете вместе с будущим супругом. Ни одного дня в своей жизни она не работала. Ее отец был директором Суэцкого канала в англо-французской дирекции. Эта семья входила в национальную элиту. Достаточно сказать, что, когда у Генки возникли проблемы с получением гражданства, теща обратилась напрямую к Жаку Шираку, который в то время был мэром Парижа, и он помог. Правда, скромно поясняла она, Ширак, в принципе, хорошо относился к русским.
Тесть Морис меньше всего походил на типичного французского буржуа, которым являлся на самом деле. В выцветших джинсах, в голубой выцветшей рубашке, с выгоревшими на солнце волосами, загорелый, голубоглазый, красивый мужественной мужской красотой – готовая модель для рекламы сигарет “Мальборо” или типаж приличного вестерна. Как и его супруга, он происходил из того же социального слоя и тоже ни дня в своей жизни не работал. Он вставал утром, умывался, выпивал чашечку кофе, просматривал очередную сводку биржевых новостей, звонил своему брокеру, выслушивал его комментарии к сводке и забывал об этой рутине до следующего раза.
Это сейчас, после двадцати лет капитализма в нашей стране, такой образ жизни понятен. Тогда же, кроме вежливого недоверия и изумления, мы ничего не ощутили.
У Мориса было два хобби. Первое – это гонки на багги по Сахаре. Каждую весну он на месяц уезжал в Марокко и месяц гонял по барханам, имея только карту, компас и запас воды. Мы как раз и познакомились с ним после очередной такой поездки. Вторым хобби являлась игра в гольф. Раз в две-три недели они с супругой садились в самолет и летели в Ирландию играть. На вопрос, почему именно в Ирландию, они пояснили, что там поля лучше, да и климат поровней.
Когда Гена только купил дом и начал обживаться, ему предложили персональную выставку в Париже. К тому времени он еще толком не освоился во Франции. Парижа не знал совсем. Патриция, вопреки наследственности клинический трудоголик, к тому времени работала учителем в школе и не могла сопровождать Гену в поездке. Гена обратился к Морису с просьбой помочь в этой ситуации. Морис согласился, но поставил условие: проживание в отелях и питание в поездке – за счет Генки. В любой российской семье такая постановка вопроса могла бы послужить поводом для разрыва семейных отношений с родителями.
Кроме того, хотя родители жили рядом и практически каждый вечер приходили повидать внука, Патриции и Гене и в голову не могло прийти просить их посидеть с ребенком, когда они оба уезжали по делам. Каждый раз они оставляли ребенка наемной няне.
“Пусть открывает ресторан”
Все это тогда казалось непонятным. Сейчас я понимаю, что это правильно. Что наши обычаи – пережитки общины, совместного проживания нескольких поколений. Пока мы гостили у ребят, родители приходили каждый вечер. Дело в том, что Патриция приезжала очень поздно, а жрать хотелось. К тому же после посещения обычного супермаркета в окрестностях Гранбуа крыша у меня просто съехала. На дворе стоял 1993 год, и после наших, еще советских магазинов французские били по мозгам ощутимо. Хотя сейчас наши не хуже, а кое в чем и получше. Но тогда!
Мы накупали продуктов, привозили домой, и я становился к плите. Газовая плита, электродуховка, барбекю – все было в моем распоряжении. Не пользовался я только плитой СВЧ, которую видел впервые.
После первого же ужина родители поплыли и стали приходить каждый вечер. Всякий, кто любит постоять у плиты, а такой публики среди мужиков неожиданно много, хотя кое-кто скрывает, поймет мой кайф от продуктов, которые ну просто невозможно испортить. К тому же французы к еде относятся совершенно иначе, чем представители других народов, с которыми мне приходилось встречаться. Вкусно покушать любят все: русские, итальянцы, немцы, американцы, китайцы, евреи.
Но французы – это другое. Может, это прозвучит грубо, но я все равно скажу: все люди едят, чтобы жить. Французы живут, чтобы есть. Пожалуй, только китайцы с их отношением к еде чуть-чуть приближаются к французам. Но и они – ох как далеко. Единственная страна, из тех, какие я знаю, где государство установило обеденный перерыв два часа. Нигде больше я не встречал ресторанов, которые бы работали только в обеденное время. Причем это не кафе, не закусочные, а дорогие, элитные рестораны.
Это как искусство: стоит французу узнать, что неподалеку, а может быть, и далеко, открылся новый ресторан с новой кухней, он обязательно найдет время и посетит его, как музей, где он еще не был, как нового художника, которого он еще не видел. В отсутствие же подобных новостей у знающего человека всегда есть несколько любимых местечек, куда ему всегда приятно попасть, где его знают и всегда ему рады.
Безумно тактичные и деликатные люди, родители Патриции, тем не менее сумели расспросить нас с Борисом о нашей жизни, о Норильске, сочувственно и с пониманием кивали головами, когда слушали о климате, об экологии. Кое о чем они уже знали от Гены.
Однажды Гена сказал:
– Родители очень удивляются тебе. Такой, говорят, человек, с такой головой, с такими руками, а живет в таком ужасном городе. Пусть переезжает сюда, открывает ресторан, с кухней у него проблем не будет. Начнет хорошо жить, хорошо зарабатывать, привезет семью.
– Ну а ты чего им ответил? – спрашиваю.
– Сказал, что за тебя решать не могу, надо с тобой разговаривать.
– Ты что, обалдел, какой ресторан?! У нас с Борькой на двоих триста долларов для поездки, вот все валютные активы! На “деревянные” в рассрочку покупать твой ресторан, что ли?!
– Не грузись! – говорит. – Они дадут денег, постепенно вернешь. Они уже и помещение присмотрели. Сейчас придет риелтор. Пойдем смотреть здание. Его выставили на продажу.
– Никуда не пойду! Где я и где ресторан?
– Я понимаю, но сходить надо, хотя бы из уважения к ним. К тому же вон и риелтор уже пришел.
Дом ХVIII века был чудесным. В идеальном состоянии как снаружи, так и внутри. Все было на месте, включая посуду, постельное белье, даже занавески. Находился дом в самом центре поселения – язык не поворачивается сказать деревни, хотя по территориальному делению Гранбуа был именно деревней. Уж больно все вокруг не походило на то, что привыкли называть деревней мы.
Площадь дома не поражала размерами, но зато было четыре этажа. На первом этаже размещалась кухня с небольшим обеденным залом. Второй этаж предназначался хозяевам. Третий и четвертый – для постояльцев. Современные удобства прекрасно сочетались с интерьером и мебелью ХVIII века. Дом был фантастический! Хотели за него владельцы в переводе с франков на доллары – 600 тысяч. Цена среднего домика под Москвой в наше время. Довольно высокая цена дома объяснялась признанным светским статусом Гранбуа. Каждый день там что-то происходило: то концерт на центральной площади, то выставка цветов, то заседание клуба владельцев ретроавтомобилей.
Я уж не помню, как я открутился от предложения этих милых людей. Они, по-моему, даже немного расстроились, причем за меня.
Мсье Галан
Кажется, в первый же день нашего пребывания в гостях, когда Гена и Патриция обсуждали нашу предполагаемую программу, Патриция между делом спросила Гену:
– А когда скажем Бобе?
На что Гена ответил, что хотел бы по возможности отложить это стихийное бедствие.
Оказалось, неподалеку живет одинокий пожилой человек, русский по рождению, и когда он узнаёт о приезде русских гостей, то проявляет бурную активность и практически ежедневно наносит визиты. А так как гости из России у ребят бывают нередко, то Боба в доме частый гость и слегка докучает своими визитами. К этому добавлю от себя, что пословица “Мой дом – моя крепость” относится не только к англичанам, но и на сто процентов к французам. Не только прийти в дом без предупреждения, но и просто позвонить в неурочное время друзьям – вещь просто немыслимая для француза. Я уже говорил, что даже родители Патриции заранее договаривались о времени визита.
Так вот, Боба, со слов Гены, игнорировал эти порядки и жил, как удобно было ему.
Вкратце нам рассказали историю его жизни. Родился он в 1917 году в семье балерины и морского офицера и в возрасте одиннадцати месяцев в соломенной корзинке вместе с родителями покинул Россию. Семья обосновалась в Париже. Отец работал таксистом, а мама танцевала. Вскоре она встретила новую любовь и ушла от них. Мальчика вырастил отец, который так и не женился второй раз. В доме постоянно бывали друзья отца, среда была русскоязычной, и Георгий, так звали мальчика, русским языком овладел в совершенстве. Получив приличное образование, он всю жизнь отработал в компании Air France, одно время был представителем компании в Москве и вышел на пенсию в почтенном возрасте с должности вице-президента этой компании. Французы звали его мсье Галан, сам же он просил его называть по-русски – Георгий Георгиевич. Почему в семье Гены его звали Бобой, нам толком никто и не объяснил. К описываемому моменту, овдовев в первом браке, после которого у него остался взрослый сын, он женился повторно на владелице местной аптеки, даме, моложе его лет на сорок.
Таким образом, нас с Борисом вполне подготовили к предстоящему визиту, и он не заставил себя долго ждать.
Надо сказать, что Гена весьма тщательно содержал свою усадьбу, щепетильно относясь к ее внешнему и внутреннему облику, и никакого “художественного” беспорядка не наблюдалось. Однако одна створка ворот, сорванная давнишним ураганом, так и не была установлена на место. Правда, она была убрана с проезжей части и прислонена к забору. На следующий день через этот проем и проехал наш будущий знакомый, естественно, не предупредивший о своем визите и не посигналивший при въезде во двор.
Высокий, чуть сутулый, с коротко стриженными седыми волосами, он был весел и улыбчив. Глубоко посаженные, не по возрасту яркие голубые глаза смотрели внимательно и благожелательно. Звучала потрясающая, без малейшего акцента русская речь. Так говорили в первых советских звуковых фильмах русские актеры, воплощавшие образы дворян.
Едва познакомившись и вкратце расспросив о нас, он спросил у Бори:
– Можно я буду называть вас Борисом Петровичем? Борис Ильич мне произносить не так удобно.
Меня он окрестил “лорд мэр”, так и обращался ко мне до самого отъезда.
Поужинав с нами, он стал непременным участником всех последующих вечерних застолий, приезжая каждый вечер. С собой у него была обязательная для визита селедка и бутылка “Смирновской”. Входил он всегда со словами:
– Здравствуйте, друзья! Лорд мэр, порежьте, пожалуйста, селедку, у вас так хорошо получается!
Жил Георгий Георгиевич в стороне от Гранбуа. Дом стоял на невысоком холме, и с веранды открывалась сказочная панорама Прованса. На сколько хватало глаз, тянулись виноградники. Справа и слева их ограждали невысокие горы. Можно было представить себе этот вид осенью, когда все это раскрашивалось осенними красками.
Георгий Георгиевич угощал нас вином из собственных запасов. Он рассказал, что продукты и вино в магазине не покупает, а выписывает по специальным каталогам, которые приходят ему еженедельно. И только мясо он не берет по каталогам. Его привозит знакомый фермер по звонку.
– Лорд мэр, – как-то обратился он ко мне, – что вы больше всего любите готовить?
Я ответил, что гречневую кашу и шпигованного кролика.
– Отлично! У меня есть знакомый фермер, португалец, он держит кроликов. Мы сейчас к нему поедем и закажем на вечер кролика.
Мы съездили. Мне показалось, что кролики были непрофильной для португальца продукцией, что основные корма он тратил на более близких его сердцу коров и свиней.
Кролики выглядели, прямо скажем, не очень впечатляюще. Однако ввиду отсутствия во Франции гречневой крупы кокетничать не приходилось, и я кивнул: мол, пойдет. Забегая вперед, скажу, что кролик, шпигованный свиным салом, компенсировавшим отсутствие родного, кроличьего, да с чесночком, да на углях, да под “шато не помню чье”, прошел вечером по классу люкс.
“Это не Россия”
За территорией ухаживал марокканец, все было почищено, подстрижено. Правда, подъем на холм, к дому, сформировался, скажем так, стихийно, в виде тропинки. Особо там никто не ходил, так как подъезжали к дому все желающие, включая Георгия Георгиевича, на машине по небольшому, очень красиво оформленному объезду. Напрямую ходил, по-моему, только марокканец, у которого не было машины.
Тем не менее Георгий Георгиевич спросил Борьку, не взялся бы тот спроектировать правильное решение организованного пешеходного подъема к дому. Боря с удовольствием взялся за работу и через пару дней отдал проект заказчику. Тот остался очень доволен и достал деньги. Боря со смехом отказался, пытаясь все перевести в шутку. Однако Георгий Георгиевич шутки не принял и сказал:
– Хорошо, Борис Петрович, себе можете не брать. Эти деньги я отдаю для вашей дочери.
И Боря смирился. Гена все это одобрил.
– Если бы ты не взял деньги, ты бы поставил его в идиотское положение. Человек попросил другого человека сделать работу. Тот все сделал, но денег брать не хочет. Что делать заказчику – он ничего не понимает и не поймет. Это не Россия. Кстати, еще к одному приготовьтесь. На отъезд он начнет делать подарки. Он считает, что там, у нас, все бедные и носить нечего. Тебе, Боря, он подарит что-нибудь из своего гардероба – вы с ним одинаковы по размеру, тебе, Аркадий, что-нибудь купит. И не вздумайте отказаться – он от чистого сердца.
И действительно, Боре на отъезд был вручен офигительный капитанский бушлат с фуражкой, мне – футболки из какого-то немыслимого трикотажа, какого у нас еще никто никогда не видел.
Георгий Георгиевич познакомил нас со своей женой, которую он называл Фаворитка. Почему-то жили они отдельно, каждый в своем доме. Молодая, очень приятная женщина, она чуть-чуть стеснялась активности и энергичности своего русского мужа.
Мои кулинарные изыски наконец не потребовались. Был чудесный обед, местная кухня. Вообще, гастрономический восторг от домашней французской кухни мне довелось испытать только один раз.
Как-то у Патриции был выходной, она встала к кухонному столу и приготовила салат. Готовила она его божественно. И делала она его в правильной, большой керамической посудине, и резала его на правильные кусочки, и перемешивала двумя деревянными лопаточками. Загляденье!
А на вкус! Были там кукурузные зернышки – ровно столько, сколько нужно, и кедровые орешки. А заправочка – масло оливковое, уксус бальзамический. А с красным монастырским винцом! Нет, господа, нет сил вспоминать этот салатик!
– Завтра мы едем в мой любимый ресторан! – как-то заявил Георгий Георгиевич.
Ресторан находился на горе, нависающей над городом Экс-дэ-Прованс, в 50 километрах от Гранбуа. Нас там ждали и проводили к столику.
– На аперитив мы будем пить шампанское! – провозгласил Георгий Георгиевич. – Пробовать будет этот господин, – и указал на меня.
Про шампанское я знал тогда, что это газированное вино, и ничего более, однако, отпив чуть-чуть, сказал: “Замечательно!”
Потом, когда мы ненадолго остались одни, я спросил у Генки, что было бы, если бы я не похвалил вино.
– Заменили бы, – отрезал он.
И я поверил.
Вино нам подавал мужчина, на стол накрывали женщины, все как одна коренастые, темно-русые, одетые в серые платья с длинными рукавами и в белые фартуки.
– Их всех привозят на определенный срок по договору из Нормандии. Такое правило завел один из первых хозяев, – пояснил Георгий Георгиевич.
Он рассказал, что ресторану уже более ста лет, что он передается по наследству от отца к сыну и что это вообще один из первых гастрономических ресторанов во Франции.
Каждый тост мы выпивали стоя, держа бокалы в правой руке на уровне лица, отставив локти в сторону на уровне плеч. Зал был полный, и посетители поглядывали на нас с интересом, не очень понимая, что, собственно, происходит.
Десерт подали, когда мы остались в ресторане уже совсем одни. Это был здоровенный, размером с волейбольный мяч, шар из мороженного, в котором было слоев десять всякой всячины: и вафли, и шоколад, и много чего еще. Вроде и не очень подходит мужчине в годах восхищаться мороженным, но уж больно вкусно было!
Потом Георгий Георгиевич деликатно ненадолго исчез, чтобы рассчитаться, и вернулся через несколько минут с хозяином. Нам показали мебель семнадцатого века, украшавшую зал, провели по парку, прилегавшему к ресторану, с прудом и цветными китайскими рыбами. Прямо под нами раскинулся Экс-дэ-Прованс.
Попрощавшись с хозяином, мы двинулись к машине, когда Георгий Георгиевич провозгласил:
– Allons, господа! А сейчас мы поедем пить бургундское!
Этим бургундским на веранде Георгия Георгиевича закончился фантастический, полный прекрасных воспоминаний день.
 
Окончание следует
Аркадий Виницкии
0

Читайте также в этом номере:

Срок – полночь (Андрей СОЛДАКОВ)
Глубокое понимание (Александр СЕМЧЕНКОВ)
Купание под контролем (Екатерина БАРКОВА)
Необходимо помнить (Екатерина БАРКОВА)
Мир прекрасен (Татьяна ЕРМОЛАЕВА)
Горсправка
Поиск
Таймырский телеграф
Норильск