Понедельник,
24 июня 2019 года
№6 (4675)
Заполярный Вестник
Гуд кёрлинг! Далее
В четвертом поколении Далее
Бесконечная красота Поморья Далее
С мечом в руках Далее
Лента новостей
15:00 Любители косплея провели фестиваль GeekOn в Норильске
14:10 Региональный оператор не может вывезти мусор из поселков Таймыра
14:05 На предприятиях Заполярного филиала «Норникеля» зажигают елки
13:25 В Публичной библиотеке начали монтировать выставку «Книга Севера»
13:05 В 2020 году на Таймыре планируется рост налоговых и неналоговых доходов
Все новости
Гранатовый остров (часть 6)
ПРИРОДА И МЫ
26 августа 2011 года, 12:50
Текст: Владимир ЭЙСНЕР
Заключительная глава повести Владимира ЭЙСНЕРА
Окончание. Начало в №133, №138, №143, №148 и №153


Опасные места, кристаллы и золото

Итак, вездеход я утратил. Но оставалась деревянная моторная лодка, подарок земляка. Гребной вал мотора проходил сквозь днище. В месте стыка, несмотря на все мои конопатки, всегда подтекало, приходилось то и дело на ходу вычерпывать воду, а после плавания снимать магнето и сушить его на печи, иначе мотор не заведется, хоть ты тресни!
Я решил посмотреть обозначенные Котляровым на карте опасные места. Полярная ночь впереди, надо знать, где уши топориком ставить, где «кондрат» притаился, а где и расслабуха сойдет.
Первым делом я осмотрел «медвежий роддом». Ничего особенного. Ни даже намека на что-либо необычное. Просто скалы тут или стоят под острым углом к морю, или образуют выемки-козырьки. Шелоник, западный ветер, заносит эти берега, образуя многометровые сугробы. Во время пурги беременные медведицы «берут под козырек» и их «задувает». Они обтаптываются, уминают снег, выбрасывают лишнее наружу, пока не получится приличных размеров снежная пещера с отхожим местом в дальнем ее конце.
В этой пещере, по словам людей бывалых, медведица в декабре, в самое темное время полярной ночи, рожает детеныша. В первый раз – одного. В последующие разы двоих. Новорожденный медвежонок чрезвычайно мал, не больше рукавицы, но уже к марту-апрелю вырастает до размеров крупной кошки, и тогда медведица покидает берлогу.
Забегая вперед, скажу, что в марте следующего года я обнаружил в этих местах две отдушины (значит, только две медведицы занимали «роддом»). Несколько раз пытался подойти поближе с фотоаппаратом «Зенит», но успеха не имел: медвежьи мамаши непременно обнаруживали меня по скрипу снега, хоть я и подвязывал под подошвы оленью шкуру, высовывали головы из отдушин и что есть силы шипели. Что тут делать? Уходил. Пришлось бы стрелять, если бы какая-то выскочила...
Но однажды я вместе с лыжами провалился в яму, сразу ничего не понял, решил, что мне повезло: ни лыжи, ни ноги не сломал. Было это километров за двенадцать от «роддома» с наветренной стороны острова, где никаких берлог, по моим представлениям, и быть не могло.
Наклонившись расстегнуть крепления, я чуть не влез рукой в еще дымящийся медвежий помет. И запаниковал. Но хозяйки уже не было в снежной квартире. Она проломила крышу рядом и выскочила с медвежонком в пасти в тот самый момент, когда я с шумом и грохотом проваливался вниз. Струхнула не меньше моего. Испугаешься тут... Но про дитя свое не забыла!
На лодке я объездил все берега острова и противолежащего материка. Выходил в море даже в небольшое, до трех баллов, волнение. Волна на море просторная, расстояния между гребнями длинные, успеваешь угадать, где запузырится следующий опасный «барашек», отвести нос лодки в сторону и скатиться по волне, как в долину, – «только небо и море вокруг!»
Сначала я поехал туда, где на карте было написано: «Зыбко. После ветру не ставать». Эту надпись я перевел на русский так: «грунт после шторма ненадежный, не причаливать!». Но я, конечно же, причалил, и как раз после средненького штормяги. Вышел из лодки, и тут же ноги по колено ушли в вязкую синюю глину и пошли-пошли глубже! По счастью, я не выпустил чалку и смог подтянуть лодку к себе. Навалился на нос лодки и, раскачиваясь всем телом, сумел постепенно вытянуть ноги из грунта. Но теперь присосало днище лодки! Хорошо, корма оставалась на воде, и я враскачку, помогая веслами, вырвал лодку из синего плена. Это длилось не более десяти минут, но взмок я как боксер на ринге.
Следующее опасное место называлось «Пустоледье. Не ходить, не ездить!». Но я поехал. Тем более что минусовых температур еще не было, а выпавший до этого снег растаял. Что такое «пустоледье», я еще не знал. Этим непонятным словом и овальным кружком на карте было обозначено интересное место на материке неподалеку от северо-восточной части острова: две тундровые речки впадали здесь в озеро и в полукилометре от моря вытекали из него уже общим устьем. Я давно туда собирался проверить речку на рыбу и осмотреть берега.
Вытянув лодку за линию прибоя и хорошенько ее заякорив, я отправился осматривать незнакомое место. Почти сразу увидел выгнутое полукругом бревно на берегу озера у самой воды. Такие «бревна» приходилось видеть на Челюскине, геологи привозили. Так выглядит бивень мамонта. Последние из этих мохнатых слонов вымерли, как утверждали геологи, около 10 тысяч лет назад, а крупные кости и бивни до сих пор попадаются в тундре.
Бивень этот был большой, тяжелый и весь в трещинах – сильно попорчен водой, морозом и временем. Я все же вытащил его из песка и отволок в сторону на высокое место, но поднять на плечо и отнести в лодку не смог. Весил он, наверное, килограммов сто двадцать. Да и зачем на зимовке эта старая гнутая кость?
Я пошел дальше берегом правой речушки и вскоре увидел палатку. Старый, выбеленный солнцем брезент резко выделялся на бурой тундре, незастегнутый край полога шевелился на ветру. Подле палатки было кострище с остатками некогда крупных палок. Некто не поленился принести дрова с берега, в тундре и щепочки не найдешь. В стороне от кострища – кайло и две лопаты, штыковая и совковая, с такими же выбеленными временем черенками. Не охотничье становище, отметил я про себя: два предмета лишние. Охотнику для ремонта путиков нужна лишь штыковая лопата. Очевидно, это все здесь геологи бросили.
И тут я заметил странный деревянный ковшик не ковшик, чашку не чашку, а вроде как глубокую прямоугольную миску. Потрогал предмет стволом карабина, взял в руки, осмотрел. И догадался: лоток для промывки золотоносного песка! Здесь «рыжик» искали! Почему же тогда так внезапно все бросили?
Обойдя палатку кругом, я внимательно все осмотрел. Растяжки были крепко натянуты на глубоко вбитые колья: ни одна не прослабла за годы, ни один кол не выдернул бешеный шелоник. Так надежно закрепить палатку можно не раньше конца июля – начала августа, когда мерзлота оттаивает на свои законные полметра. Нижний угол правой стороны брезентовой крыши был попорчен: там виднелся ряд кучно расположенных отверстий, будто моль проела.
Незастегнутый край палатки все так же шевелился на ветру. Я поднял обе половинки полога, закрепил их на крыше и заглянул внутрь. Рыбацкие сапоги-болотники с потресканной резиной... А дальше какое-то тряпье и кости. Тонкие кости и желтоватый шар. Уже догадываясь, что передо мной, я качнул шар палкой от костра. Человеческий череп... И в нем те же круглые отверстия! Я опустил полог и отошел. Сердце так и забилось. Этого человека застрелили! Во сне. Снаружи. Kартечь...
Вернувшись к лодке, я увидел, что «неспокойно синее море». Крупные «беляки» гуляли до горизонта. Чайки метались над берегом. Низко и мрачно висели облака. Шелоник. Дня на два. Переждать. Я нашел закуток-затишок и собрал плавник для костра. Спускаясь к речке за водой, увидел, как вскинулся хвост крупной рыбины. Ну-ка, ну-ка! Поставить сеть!
Вбивать в берег кол для привязки сети не потребовалось: он был уже вбит. Кто-то уже рыбачил здесь. Но, снимая снасти, не отвязал, а обрезал тетиву. Растрепанное ветром, болталось на колу куцее охвостье пеньковой бечевы. Некто торопился. Не тот ли это, кто застрелил напарника своего, а потом спешил убежать подальше от страшного места?
Сеть я поставил на мелком, защищенном от ветра заливчике. Все двенадцать наплавов (так называются на рыбацком жаргоне поплавки сетей) вытянулись в ровную строчку, а я занялся костром. Часа два провозился, «растягивая» костер и прогревая песок для ночлега и, занятый мыслями о жуткой находке, совсем забыл о сети. А когда глянул на воду – обомлел. У берега нервно подрагивал на воде единственный наплав. Остальные исчезли. Я прыгнул в лодку, в два гребка достиг сети, ухватился за тетиву и глянул вдоль. Сеть опустилась на дно. Контуры крупных рыбин виднелись на глубине.
Семь пятнистых гольцов, каждый килограмма на три-четыре, затрепыхались в лодке. Четыре из них были с икрой, и я несказанно обрадовался удаче. Нашел! Нашел рыбное место! Пусть не весь сезон, пусть лишь осенью, во время нереста ловится здесь рыба, но это уже приварок к столу и добавка к зарплате!
Тем временем ветер развернулся на полрумба к северу и мой закуток-затишок стало насквозь продувать: ни заснуть, ни отдохнуть. Я стал собирать камни на берегу и складывать ветрозащитную стенку, стыки же просто замазывал грязью и затыкал мхом.
Когда «ухватистые» камни на берегу закончились, я стал обухом топора отбивать камни от покрытой глубокими трещинами черной скалы на берегу и сразу же увидел на сколах темно-красные полупрозрачные восьмигранники. Кристаллы были большими, до двух-трех сантиметров в диаметре, сидели одиночно и целыми гнездами-друзами и чрезвычайно красиво выглядели. И было их много: почти в каждом отбитом мной от скалы куске шиферного сланца были и кристаллы.
Какое-то нездоровое чувство сродни жадности овладело мной. За пару часов я набил целую гору камней с кристаллами. А потом стал осторожно отколупывать восьмигранники от материнской породы. И тут же понял, что делать этого не стоит: в одиночку кристаллы не смотрелись, к тому же «нога», место прикрепления к породе, разрушалась от моих неумелых попыток и кристалл портился.
Я уложил в лодку несколько небольших кусков породы с самыми крупными кристаллами, а остальные сложил кучкой на берегу. Потом приеду и наберу хоть вагон. Если это ценные гранаты – то вот и разбогател!
Но жизнь сложилась так, что вернуться на это место больше не пришлось, одиночные кристаллы я постепенно растерял, а куски с породой раздарил друзьям и начальству. Золотом я тоже не стал заниматься. Нет у меня тяги к этому металлу. Да и наказ Ивана Демидова запомнил: «Рыжик не трожь, на то начальство свою толпу держит. Узнают – враг станешь. Застучат в ментовку, а то и это... И вообче знай: где рыжуха, там кровь. А надо оно тебе?»
Лишь однажды, увидев на кварцевом валуне нити желтого металла, я согнал ножом стружку с самой толстой жилки и долго хранил это колечко как память. Но потом, из-за кочевой жизни и многократных переездов из одного общежития в другое, потерялось и оно. Впоследствии узнал, что золотом и камнями занимались специальные люди по два-три человека в «связке», которых забрасывали на «ловкие места» в тундру вертолетами с оружием и рациями, и замешаны в этом были преступные авторитеты из краевого центра и столицы, для которых человеческая жизнь ничего не стоит.
Итак, уложив в лодку камни с друзами кристаллов на них, на другой день, уже по тихому морю, я поехал осматривать окрестности мыса Свиридова. Было ясно и холодно, вокруг солнца стояло желтое гало, признак вторжения арктических масс воздуха с Ледовитого. Значит, похолодает еще больше и море замерзнет. Надо было спешить домой, но очень уж хотелось осмотреть знаменитый мыс, на котором в тридцатых годах построили большую, в две капитальных избы, рыбацкую точку, но потом из-за нерыбности этих мест все бросили.
На мысе Свиридова я причалил к берегу в месте, где вода была странного взбаламученно-желтого цвета. Подтягивая лодку повыше на берег, опять чуть не застрял в текучей глине. Глянув повыше, сообразил, откуда она взялась. Удары штормовой волны разрушили часть берега, и белесый древний лесс широким языком стекал в воду. Пока он не улежится-уплотнится, причаливать в таком месте опасно. Об этом говорили рыбаки, да и сам я убедился. Но уж очень спешил быстро осмотреть место и бежать домой, пока море морозом не прихватило. И чуть не погиб...
Пока я осматривал обе избы, окрестности вокруг и черные камни (с кристаллами альмандина), начался прилив и чуть не затопил лодку. Недоумевая, почему лодка не качается на волне, я поспешил к берегу и тут понял: щелястое, пористое днище старой лодки присосалось к грунту, надо спасать-отрывать, иначе куковать мне на этом берегу, пока не установится надежный ледяной покров.
Но подойти к лодке не удалось: ноги моментально вязли в липкой глине. Я стал собирать камни и выкладывать из них дорожку, но и они тонули, лишь стоило наступить! Палкой я прощупал, насколько оттаяла мерзлота, и пришел в уныние: до твердого грунта было больше метра! Такой объем вовек камнями не заполнить! Я стал собирать старые бревна и доски и кое-как подобрался к лодке, но оторвать ее намертво вросшее в жидкий лесс днище так и не смог.
Тогда я нашел очень короткий и толстый обломок бревна, подкатил его под днище и, пользуясь длинным шестом как рычагом, стал помаленьку, чтоб не разломать борт моего хрупкого суденышка, раскачивать лодку из стороны в сторону. Наконец грунт с громким поцелуйным чмоком отпустил лодку, и она – о радость! – закачалась на волне!
Я тут же сделал лихой прыжок, но в лодку не попал. Ноги чиркнули по мокрому бревну, и я соскользнул в воду. Тут же стал медленно погружаться в холодную грязь и, хотя держался руками за борт так, что позвонки трещали, вытянуть себя не смог, лишь лодка опасно накренилась, грозя перевернуться и накрыть с головой. Ноги в резиновых болотных сапогах с поднятыми до паха голенищами тоже не удалось вытянуть. Их туго сжало со всех сторон, лишь чуть удавалось согнуть колени.
Так я и повис: руки на борту, ноги в грязи – и стал погружаться все больше, пока наконец носки не уперлись в твердое: мерзлота. Я погрузился почти до подмышек, уже и дыхание стало даваться с трудом. И запаниковал: стоило отпустить руки – а долго держаться невозможно, – борт лодки выпрямится и, не имея опоры, я захлебнусь в жидкой грязи.
И я стал молиться. Стал кричать, уж каким не знаю, голосом: «Господи! Ты, который на небе! Помоги мне, грешнику! Не дай погибнуть во цвете лет! Верни способность здраво рассуждать!» И успокоился. Сообразил, что надо расстегнуть брючный ремень и выскользнуть из ставших тяжким комбинезоном штанов-сапог, как змея выскальзывает из собственной кожи. Это мне удалось. Трусы тоже захотели вслед за штанами в грязь, но я все же поддернул их повыше, и, мокрый, как мышь, воздал славу Всевышнему, уселся за весла и развернул лодку носом к морю. По гиблому месту расходились пузыри. Очевидно, Нептун и Царь лесса были недовольны пустой жертвой. И я был недоволен. Сапожки-то почти новенькие, да и штаны жалко все же...
Мотор завелся сразу, как ждал, и хотя работал с перебоями, но окончательно крякнул уже недалеко от родного берега. Это расстояние я прошел на веслах по ниласу, молодому льду, а наутро залив стал.
Зима! О зиме и трехмесячной ночи в другой раз, однако.
0

Читайте также в этом номере:

Работа с перчинкой (Елена ПОПОВА)
Пыль для горняка (Марина СОКОЛОВА)
УМ да разУМ (Лариса ФЕДИШИНА)
“Русалу” дали срок (Виктор ЦАРЕВ)
Горсправка
Поиск
Таймырский телеграф
Норильск