В Норильск я летела как на Клондайк, но где-нибудь на Марсе. Поеживаясь в белом презентабельном костюмчике от леденящего холода, осматривалась с опаской:  в салоне самолета почти никого. В спутниках у меня одни мужики. Они суровы  и замкнуты, как золотоискатели, и крепко завернуты в тулупы на натуральном меху.  Накинула и я искусственную шубку под леопарда и услышала приветливый голос соседа.   Мне повезло: знаменитый профессор Эдгар Альтшуллер рассказал много интересного  об экзотике Севера и достопримечательностях Норильска. Вскользь обронил,  что женщины здесь собирают не только бруснику и морошку, но и камушки.  Я была заинтригована и… задремала с этой бриллиантовой мечтой.

В осторожно пробирающейся среди белого безмолвия электричке кто-то спокойно, будто тебе одной, рассказывал по радио о спектакле Норильского драматического театра.   Кродерс как  достопримечательность Рецензентом оказался журналист, заслуженный работник культуры России Гунар Кродерс. 15 лет потом мне посчастливилось работать с этим человеком. Заочно Кродерса представили мне так: всегда одет с иголочки, по нему можно узнать, что нынче модно в столице. Газета “Горняк”, которую редактирует Кродерс, – лучшая многотиражка предприятий Министерства цветной металлургии СССР. С мнением мэтра норильской журналистики считаются даже в управлении комбината. Приезжающих в город иностранцев знакомят с достопримечательностями Норильска и… с Кродерсом. Работали мы даже в советские времена как в лучших европейских фирмах: никакого тебе “стойлового” содержания – свободный график. Главное – результат. Уму непостижимо, как Гунар Робертович убедил руководителей горнорудного управления и членов парткома, что можно работать таким образом?! Быть в авторитете у горняков журналистам многотиражки помогало жизненное правило: не допускать ляпов, чтобы над нами не смеялись профессионалы. Более того, наши публикации были интересны горнякам и даже их женам. В конце концов мы так поднаторели в горной тематике, что нам стали во многом доверять, зачастую и то, что готовилось к печати на страницах “Горняка”, специалисты поправляли совсем немного. После чего материал читал редактор.   Золотое правило Он никогда не вызывал нас на ковер и не распекал. Я слова грубого от Кродерса никогда не слышала, хотя, может быть, порой заслуживала. Гунар Робертович мог лишь укоризненно посмотреть в сторону провинившегося, стать прохладнее в отношениях, а если прямо обращался к тебе с объяснением твоих проколов, значит, был очень недоволен твоей работой. А каждому из нас так не хотелось терять расположение своего руководителя. Если человек делает ошибку, то переживает прежде всего сам, был уверен Кродерс, и вряд ли в этом случае нужна палка. Но мы, признаюсь, иногда такой гуманности не заслуживали. Это шеф наш до 15 лет, пока его не сослали вместе с родителями на Крайний Север, жил в другом мире, оттого, видно, и устроен был иначе. “Кродерс нас выращивал как в оранжерее”, – заметила моя коллега Татьяна Фурдык. Наш редактор не боялся держать двери “Горняка” открытыми для всех и каждому вошедшему гостеприимно протягивал руку. Не помню, чтобы кому-то из внештатных авторов было отказано в публикации. Даже если у горняков разгорался конфликт и  шли разногласия, Гунар Робертович следовал своему золотому правилу – ставил рядом материалы, авторы которых выражали полярное мнение. Вот она, свобода слова! Главное – найти компромисс. Когда разразилась перестройка и нас накрыла волна посткоммунистического нигилизма, горняки вошли во вкус демократических свобод и стали выбирать себе начальников “по праву”. Не выдержав социального бунта, директор горнорудного управления Казбек Каргинов слег в больницу. До этого в нашем с ним коротком разговоре Казбек Георгиевич заметил: “Это же охлократия”, – власть не народа, а толпы, как я потом узнала из словаря.  Помню, в те дни в редакцию “Горняка” пришел встревоженный Автандил Цховребов, начальник Талнахского специализированного шахторемонтного треста, и попросил дать ему возможность высказать на страницах газеты точку зрения от противного, чтобы люди хотя бы задумались, “куда несет нас рок событий”. К сожалению, тогда горняки не захотели услышать своих руководителей. Отрезвило всех только время.     Лучшая фонотека Как-то мы заговорили о том, почему люди часто не могут понять друг друга, не любят правду. Мой шеф считал, что правду лучше говорить осторожно, поскольку человек чаще всего бывает не готов ее воспринять. Эта чеховская деликатность в прежние времена мне была в диковинку, а нынче и вовсе, наверное, анахронизм. Поскольку в нашей повседневной жизни остро чувствуется отсутствие идеалов, процветают невежество, грубость и самоуверенная серость. Как раз то, чего терпеть не мог Кродерс и с чем он боролся как мог до конца своих дней. Никогда не забуду его материал с аксеновским заголовком “Вы чьё, старичьё?”. В нем Гунар Робертович обозначил проблемы не только норильских, но и миллионов российских пенсионеров. Это в молодости мы живем беспечно, не думая, что всех нас ждут старость, страдания и смерть. Пока мы этого не понимаем, старики нам неприятны: и места наши рабочие занимают, и объедают, и невозможно капризны. Нищая старость в России немало людей до срока отправила на тот свет, особенно в годы перестройки. На одном из резких виражей мы потеряли и Гунара Робертовича, который до смертного часа честно служил Норильскому комбинату и городу. Он был действительно почетным гражданином Норильска. Лишиться работы для Кродерса было равносильно гибели. Это был редкий трудоголик. Любимое его место в доме – письменный стол. На прогулку в тундру Кродерса было не вытащить, но посещения драматического театра, концертного зала музыкального училища, акустику которого высоко ценил мой редактор, были необходимы для него как воздух. В квартире Кродерса на стеллаже во всю стену стояли пластинки с записями классической музыки. Это была лучшая в Норильске фонотека, которой нередко пользовались все городские культурные центры. Педантичный Кродерс, рабочий день которого был расписан по минутам, обязательно находил полчаса, чтобы послушать одно из любимых музыкальных произведений.   Жить и держать удар Кродерс воспитывался в благополучной артистической семье рижан, жил в мире искусства. Но главное, что впитал мальчик с раннего возраста, были добро и красота отношений родителей друг к другу и детям. Гунар Робертович вспоминал, как отец с любовью подавал по утрам кофе матери в постель, поскольку после вечерних спектаклей она просыпалась позже домочадцев. В семье отмечали, например, даже день рождения первого мужа матери, портрет этого человека был в доме. Кродерсы оказались в числе тех латышей, кто пережил тяготы массовых репрессий 14 июня 1941 года. Арестовали всю семью неожиданно, ночью. Им даже не удалось захватить с собой теплые вещи, а ведь увезли их на Крайний Север, хотя сказали, что вывозят за пределы Риги, в деревню. Поселенцы были обречены на голод и холод. Зимой трупы людей складывали штабелями, как дрова. До весны. Но мать Гунара похоронили, ее даже священник отпел: все-таки известная в Латвии актриса. О своих мытарствах на Таймыре Гунар Кродерс поведал на исходе восьмидесятых годов в потрясшем норильчан цикле “Живу и помню”. Он вышел в городской газете. Вместо эпилога Гунар Кродерс написал: “Тогда, в сорок первом, мы, как и сегодняшние юноши, обязаны были жить и держать удары – таков удел каждого поколения. Наши сверстники хоронили погибших в бою товарищей. Мы же предавали земле матерей, умерших от голода и лишений, оплакивали заточенных в лагерях отцов. Не мы выбираем время, а время выбирает нас. Будущее рождается из прошлого. И каждому новому поколению, чтобы сделать собственные выводы и собственный выбор, предстоит осмыслить путь, пройденный предыдущим”.   От равнодушия спасти Ни потеря близких, ни тяжелый физический труд не сломали латышского паренька, не озлобили его. Наоборот, Гунар полюбил Север, хороших людей, с которыми свела судьба, не разучился улыбаться, удивляться и даже в старости с каким-то почти детским любопытством воспринимать все новое. Необычный редактор и планерки проводил по-особому. Это были часы нашего скорее светского, чем делового общения. В свободную минуту с Кродерсом можно было поболтать о чем угодно, даже о сексе. Он мог и читателей порой шокировать свободой своих взглядов на запретную в то время тему. Однажды редактор поставил на четвертую полосу “Горняка” – здесь публиковались материалы на тему досуга – фото обнаженной женщины. На редакцию обрушился шквал звонков от возмущенных читателей. Кродерс тогда проворчал: “Надо же, диво: конкурс каких-то задниц. Другое должно потрясать”. Тогда мы ко многому только начинали привыкать, большие потрясения были еще впереди и большое равнодушие тоже. А Кродерс не мог спокойно воспринимать даже сообщения в милицейских сводках о том, что найден труп человека. Не умел и не хотел быть равнодушным. За двадцать лет работы в Норильске я так и не собрала камушки. Зато у меня был шеф в тысячу карат, который открыл мне, что есть куда более важные приобретения. Журналист Гунар Кродерс делился с нами огромным богатством своего ума и таланта, учил доброте, взывал к духовному прозрению. Сегодня кому-то он мог бы показаться Дон Кихотом, а я уверена, что мы пока не доросли до этики Кродерса.   Оренбургская область, 2010 год