WAP
PDA
За Норильск! За Кавказ! Окончание. Начало в №64 и №69
Казус Виницкого
|
30 апреля 2009 года, 12:08 Текст: Аркадий ВИНИЦКИЙ
|
| Окончание. Начало в №64 и №69
Очень славный Цхинвали Заехали на гору Мтацминда, почтили древний православный храм. Кто забыл, напомню: грузины – древнейший православный народ. Объехали по окраинам Тбилиси, пересекли всю Кахетию и остановились в Гори. В центре города, как бы возвышаясь над ним, стоял памятник вождю всех народов. Здесь же под стеклянным куполом размещался дом с колыбелькой маленького Иосифа. Когда он подрос, в этом доме его частенько поколачивал папа-осетин Джугаев, пытаясь воспитать из непослушного мальчишки нормального человека. Из этого же дома мама-грузинка отправляла сына в духовное училище, преследуя те же цели, что и отец. И вот теперь огромный, темно-серый, брыластый, с головой дракона, он нависал над городом, недобро глядя на землю, которая его родила. Мы заехали на городской рынок в Гори, который особенно ничем не запомнился. Разве что милиционером – точной копией нашего «брата» из Орджоникидзе. Даже мелькнула мысль: как он успел нас опередить? Очень славным нам показался город Цхинвали. Расположенный в долине, среди гор, он состоял в основном из малоэтажных частных домов. Засаженные вековыми деревьями улицы только подкрепляли чудесное впечатление. Единственным диссонансом выглядел огромный каменный гроб с колоннами, в котором размещались тогдашние власти. Юра справедливо заметил, что, прежде чем искать Алана, надо где-то забазироваться. У него, у Юры, в городе живет двоюродная сестра, которая уже много лет мечтает его увидеть, и даже где-то записан ее адрес. Мы долго копались в записной книжке, нашли адрес. И вот стоим перед воротами очень симпатичного одноэтажного дома, а Юра стучится в калитку. Открылось окно, высунулась женщина, долго слушала Юру, пытаясь понять, о чем идет речь. И только после того, как Юра сказал, что был на ее свадьбе, лицо хозяйки преобразилось, она выдохнула «Юра!» и бросилась открывать ворота. Видимо, все, что связано со свадьбой, настолько было ей дорого, что она узнала бы даже тех, кого никогда не встречала. Звали хозяйку Зарета. Она открыла ворота и предложила загнать «Москвич» во двор, сказав что-то невнятное про соседей и тбилисские номера машины. Хозяин, несмотря на субботний день, был на работе. Затем Зарета провела нас в дом, усадила в гостиной, познакомила с дочерьми. Это были две чудесные девочки. Родители всерьез занимались их воспитанием: обе учились музыке, посещали художественную школу, занимались языками. Старшая к моменту нашего знакомства уже одинаково хорошо знала осетинский, грузинский, русский, английский и французский. – Папа говорит, что каждый язык – это отдельная культура, – пояснила она. После этой фразы я, еще не видя хозяина, проникся к нему глубоким уважением. Мы сидели с Иосифом в гостиной, Зарета хлопотала на кухне, Юра курсировал между кухней и гостиной, пересказывая нам наиболее значимые события, происшедшие в этой семье за последние 15 лет. Через пару часов мы знали многое из жизни этой семьи. «Зарета! Кто это?!» Хозяина звали Хамби, он заведовал организационным отделом в обкоме партии Южной Осетии. А до этого несколько лет работал в посольстве России в Сирии, хорошо знаком с бывшим послом Дзасоховым. Хамби отказался от дипломатической карьеры и вернулся на родину, в Южную Осетию, по здоровью – стало подводить сердце. Зарета, предупредив нас, что об этом никто не должен знать, рассказала и о сегодняшнем мероприятии, которое организовывал ее муж – о встрече первого секретаря Юго-Осетинского обкома КПСС с первым секретарем Северо-Осетинского обкома партии. Фамилия последнего была русская, если мне не изменяет память – Устинов. Проходила эта встреча в районе Рокского перевала, соединявшего Северную Осетию с Южной. А секретом это было потому, что грузинское руководство с подозрением относилось к Юго-Осетинскому, а уж к таким контактам – и подавно. – Это правда, – подтвердил Юра. И рассказал, как в прошлом году он ездил в село, где проживает смешанное население – грузины и осетины. Несмотря на то что главой администрации был осетин Хубулов (кстати, в прошлом бригадир горняков в Талнахе), асфальтовое покрытие дороги заканчивалось у последнего грузинского дома. У осетинских домов приличных дорог не было. Вот когда мне стала понятна фраза Зареты о соседях и тбилисских номерах. Время шло. Юра все больше задерживался на кухне, делясь с Заретой родственными новостями, мы с Иосифом сидели в гостиной, как на часах. – Я бы уехал, – сказал Иосиф, – но тебе будет совсем тоскливо. Хотелось кушать. Но я сообразил, что по осетинским обычаям женщина в отсутствие хозяина не может сажать гостей за стол и угощать их. Юра подтвердил мою догадку. Стемнело. И вот где-то в половине одиннадцатого на улице хлопнула дверца автомобиля, затем скрипнула калитка, и в дом вошел хозяин. Лицо у Хамби было встревоженное, а когда он увидел нас, то встревожился еще больше. Юра, великий организатор, одним движением построил нас с Иосифом в шеренгу, сам встал на правом фланге и, притянув к себе правой рукой хозяина, повернул к нему свое лицо со сверкающими от прилива родственных чувств черными глазами и белоснежной улыбкой под черной полоской усов. – Привет, Хамби, – начал он. – Как здоровье, как дела вообще? Хорошо выглядишь, хотя и работаешь по субботам. Чем сегодня занимался, а? Как прошла встреча с Устиновым? Хозяин дома, при каждом Юрином вопросе напрягавшийся все больше и больше, при упоминании Устинова ловко так вывернулся из-под Юры и с криком «Зарета! Кто это?!» бросился на кухню. Через несколько минут он вышел оттуда и простонал со всхлипом: – Юра! Юра, сам слегка удивленный произведенным эффектом, усадил хозяина в кресло, стал гладить его по плечам, приговаривая: «Все будет хорошо. Все будет хорошо». И действительно все стало налаживаться. Зарета метала на стол угощение. С каждым новым блюдом настроение у нас улучшалось. Хозяин куда-то вышел и вскоре вернулся с двумя литровыми «Посольскими». Ужин был сказочный. Особенно запомнились вареные бычьи ребра, про которые Хамби сказал, что только осетинские женщины могут так варить говядину. Вечером, когда нас уложили спать, Юра сказал: – Смотри, какой Хамби молодец. Сердце больное, такую встречу организовал, явно не на сухую, вечером из-за нас стресс пережил, с нами еще выпил – и хоть бы что! Да, стресс Хамби пережил. Проводит человек секретную встречу, за которую отвечает головой. Завершает ее, понимая, что со временем все всплывет. Приходит домой, видит во дворе машину с тбилисскими номерами, в доме – трех незнакомых людей, которые знают все! – Юра, а почему ты сказал, что стресс Хамби пережил из-за нас? – спросил я его. – По-моему, из-за одного из нас. Но Юра этого уже не слышал – он спал праведным сном человека, встретившего, наконец, после долгой разлуки близких родственников. Выпили за Автандила и нашли Алана Утром мы рано поднялись, сходили с Юрой за хлебом. Цхинвали утром пахнет свежим хлебом. Пекут его на внутренних стенках огромных глиняных кувшинов, зарытых в землю. На дне кувшинов тлеют угли от сгоревшего дерева. Кто не пробовал этот хлеб, не знает вкуса хлеба вообще. Позавтракали, попрощались с Иосифом, договорились, что он встретит нас в понедельник около Тбилиси, куда нас подбросит машина Хамби. После этого Хамби дал задание помощнику найти нам Алана, а нас усадил в машину, взял огромную бутыль вина, хлеба и сыра в корзинке, и мы все вместе поехали в горы, в сторону Рокского перевала. Периодически останавливались. – Родом из этих мест наш друг и земляк по Норильску Автандил Цховребов, – сказал Юра. Выпили за Автандила. Проехали селение Джава. В центре селения торчала труба, из которой лилась вода. Труба была большая, сантиметров 25 в диаметре, и вода хлестала вовсю. На вкус она была божественной и, что меня поразило особенно, природно газированной. «Боржоми» отдыхает. Через несколько лет в этих местах произошло серьезное землетрясение, а совсем недавно рука ублюдка, жующего галстук, труса, прячущегося от собственных самолетов, нацелила на эти благословенные места, на мирных людей установки «Град»… Посмотрели Рокский туннель, поехали назад. В Цхинвали нас ждал помощник Хамби с десятком адресов Аланов – Алан Тотаев, Алан Татаев, Алан Тодтаев и так далее. Какой из них наш, определить было невозможно, так как точно фамилии я не знал. С помощью милиции мы установили, что некий Алан Тадтаев несколько лет назад приехал из Норильска. Так мы нашли нашего Алана. Встретились, вспомнили наши рыбалки и охоты. Возвратившись в Цхинвали, Алан стал работать на транспорте. Должность ему дали убойную: контролировать контролеров, которые ловят безбилетников. Конечно, к нему стали искать подходы. Когда поняли, что на «бабки» бывший норильчанин южно-осетинского розлива не падок, стали пугать. Не испугался. Тогда один из трудящихся, присвоивший народных средств больше других контролеров, взял двустволку и дважды выстрелил в Алана. Не попал, к счастью. Алан, мастер спорта по боксу, в милицию обращаться не стал. Он поймал контролера, надавал ему по шее, а ружье намотал на столб. После этого с Аланом смирились как с неизбежным злом, как со стихийным бедствием. Соседи относились к семье с осторожным сочувствием, мол, папа у вас того, странный какой-то. Мы провели в доме Алана чудесный вечер. На столе стояла южно-осетинская арака, раза в два крепче северо-осетинской, с восхитительным хлебным вкусом и незабываемым послевкусием. А ранним утром мы уже двигались в сторону Тбилиси. Алан, разумеется, ехал с нами: кто-то же должен организовать для Аркадия охоту на серну. Подо мной обрыв! Около Тбилиси пересели к Иосифу, и часов в одиннадцать были в Гудаури. Иосиф уехал, пообещав вечером приехать с сыном, а мы стали собираться на охоту. Светлана с Юрой полезли на чердак, полчаса там чем-то гремели. Юра спустился вниз, держа в руках трехлинейную винтовку инженера Мосина образца 1898 года. Из туалетного столика Света достала два патрона 7.62 х 53 и сказала: "Извините, больше нет". Винтовка оказалась не очень ржавой – видимо, неплохо сохранилась в условиях высокогорья. Я попробовал вставить патрон в патронник – входил. Затвор закрывался. Пару раз я шуранул шомполом (благо, имелся) по стволу, и подготовку к охоте объявили законченной. Винтовку завернули в одеяло – часть пути предстояло пройти по дороге, и с тем двинулись. Подошли к подножью огромной горы. Ее склон, круто уходящий вверх, был покрыт объеденной дагестанскими овцами травой – огрызки торчали на 2-3 сантиметра. Полезли вверх. Забравшись довольно высоко, стали обходить склон. И вдруг, взглянув налево, я с ужасом осознал, что подо мной склона нет. Подо мной обрыв! К этому моменту я очень устал. Купленные в Китае и уже переклеенные цхинвальским сапожником кроссовки полностью соответствовали высочайшему китайскому качеству: они не только не обеспечивали сцепления с травой, но и всячески пытались утянуть меня вниз, в обрыв. Кое-как закрепившись на месте, используя для этого даже ружье, я сказал сопровождавшим меня архарам, что если и сдвинусь с места, то только назад. Архары дали мне понять: нет проблем, сиди, мы сейчас выгоним на тебя серн. И исчезли. Я сидел и молил Бога. Чтобы не пошел дождь, чтобы трава, мокрая от тумана, не намокла еще больше – иначе я поскользнусь и свалюсь в обрыв… Чтобы не затекли ноги и мне не пришлось бы менять позу – иначе я могу не рассчитать и свалюсь в обрыв... Чтобы ребята никого не выгнали на меня – иначе при подъеме винтовки я потеряю точку опоры и свалюсь в обрыв… Чтобы скорее, черт возьми, вернулись ребята и помогли бы мне аккуратненько переползти к тому месту, где кончается обрыв и начинается склон – иначе если я буду перемещаться сам, то точно свалюсь в обрыв… Взамен я обещал Господу нашему до конца жизни не подниматься на высоту более метра, бросить выпивать, заняться легкой и тяжелой атлетикой, вести высокоморальный образ жизни. Тут вернулись ребята… Уже спустившись вниз и отойдя на приличное расстояние от горы, я внимательно осмотрел место, где сидел. Высота обрыва там была метров восемьсот. Потом я узнал, что это место называется Гудаурская пропасть, а Александр Дюма, путешествовавший в этих краях, назвал его Гудаурским провалом. Идиот, подумал я сам о себе. У тебя семья, работа. Ты почтенный человек. За каким… ты туда полез? Сейчас, двадцать с лишним лет спустя, я так не думаю. По порядку старшинства Вернулись домой, попили чаю, попрощались с Аланом, посадили его в попутку. Не успели зайти в дом, как увидели подъехавший знакомый «Москвич». Вместе с Иосифом из «Москвича» вылез здоровенный парень – сын Иосифа. Он был больше Иосифа раза в два по всем измерениям. Звали его Гоча. Нас познакомили. Гоча, не выпуская моей руки из своей широкой, как лопата, ладони, наклонился и сказал мне прямо в ухо: – Я вчера двенадцать бутылок «Кахетинского» выпил. Верилось! Казалось, что «Кахетинское» до сих пор плюхается у него в животе. Но зачем он мне это сказал? Стали разгружать «Москвич». В дом занесли трехлитровую банку с прозрачной жидкостью, огромную, литров на 20-25, оплетенную соломой бутыль с вином и две корзины с овощами и фруктами. – Юра, что это будет? – спросил я. – Тебя будут принимать в заслуженные мастера спорта, – ответил Юра. – А это сколько? – Сорок девять обязательных и шесть почетных. Произнесено это было так небрежно, мимоходом, мол, выпьем немножко, посидим с ребятами, чего ты волнуешься? Тут я понял, почему Гоча мне рассказал про двенадцать бутылок. Он хотел меня деморализовать перед боем, как это делают боксеры-профессионалы перед встречей. Подтянулся еще один участник – маленький такой грузин, прораб со швейцарской стройки. После короткого совещания стол решили вести, несмотря на то что большинство были грузинами, по жесткому осетинскому варианту. Единственным послаблением было разрешение Светлане иногда присаживаться к столу. В грузинском застолье присутствие за столом женщин допускается, в осетинском – категорически запрещено. Во главе стола как самый старший сел Иосиф. Справа от него – второй старший, Юра, слева – третий старший, Гоча, за Юрой – четвертый старший, маленький прораб. За Гочей поставили стул для Светланы, но до конца так и не определились, давать ей слово или нет. В конце стола, напротив Иосифа, разместился ваш покорный слуга со смешанным статусом: гость, он же младший старший. Про порядок старшинства вы сейчас все поймете. На столе стояли овощи (грузинские осенние овощи!), свежий сыр, традиционные три пирога, один на одном, – со свекольной ботвой, с сыром, с картофелем, а также хлеб, фрукты. Процесс начался с банки, в которой находилась чача (кто не знает, поясняю: виноградная водка крепостью 60 градусов). Перед каждым стояли стограммовые стопки из тонкого стекла и лежали ножи. Вилок не полагалось, кушали руками. Ножи использовались для резки помидоров, огурцов или сладкого перца. Хлеб ножом осквернять было нельзя, его только ломали – древний и правильный обычай. Недаром говорят: друг – это тот, с кем преломил хлеб. Гоча, отвечавший за розлив, налил по первой. Иосиф встал, тут же встали все, и старший произнес тост. Поскольку говорил грузин, все кивнули головами и произнесли: – Гагимарджос! Это означало «будем здоровы!». Затем Иосиф выпил и сел. Все остальные, так и не выпив, тоже сели. Иосиф стал закусывать. Когда встал с невыпитой рюмкой Юра, все продолжали сидеть. Юра очень одобрил тост Иосифа, присоединился к нему и добавил что-то от себя. Все, кроме Иосифа, подняли рюмки и произнесли «Амен хсау!», так как говорил осетин. Пока Юра говорил, Иосиф не закусывал. После тоста стали закусывать вдвоем. Тогда встал Гоча со своей невыпитой рюмкой. Кроме полного одобрения и присоединения к отцовскому тосту он положительно отозвался о Юрином дополнении, выпил, выслушал «Гагимарджос!», сел и присоединился к закусывающим. Потом поднялся маленький прораб, ритуал повторился. Так дошли и до меня грешного. Я поблагодарил за высокую честь – за назначение меня младшим старшим, ко всем присоединился, все одобрил и тяпнул свою «соточку». Выслушал по-русски сказанное «Молодец, дай бог!», продышался от огненной чачи и только протянул руку к закуске, как Гоча стал обходить стол с банкой. Сгрызть что-то я все-таки успел, когда встал Иосиф. Замечу, что в течение всего действа ритуал не менялся. Единственное, когда кончилась чача и мы перешли к вину, рюмки заменили на 300-граммовые кружки. Излишне говорить, что содержимое и рюмок, и кружек полагалось выпивать разом, до конца. Только Светлане разрешалось пригубить – никто внимания на нее не обращал, тем более что она то уходила, то приходила. Еврейские делают лучше В один из приходов Светлана принесла ощипанную выпотрошенную курицу и сказала, что ее надо пожарить и что лучше всего это делают грузинские мужчины. Я возразил: еврейские это делают еще лучше. Потом, когда мы ели эту курицу, все со мной согласились. Кстати, курицу я жарил, что называется, «не отходя от станка», никто меня от участия в застолье не освобождал. После чачи объявили перерыв. Вышли на улицу. Заодно обсудили ход процесса. Решили, что после Юриных тостов и восклицаний «Амен хсау!» стрелять не будем. Во-первых, нет ружья, а от винтовки дырка в потолке получается неправильная, маленькая. Во-вторых, патронов всего два, а Юриных тостов будет явно больше. Мне с Гочей, как курящим, разрешили подымить – в доме это было запрещено. Неожиданно Юра с Иосифом заговорили о грузинах и осетинах, и очень быстро пришли к обоюдному выводу, что ближе этих народов на Кавказе нет. Причем этот вывод показался настолько логичным, что за него даже отдельно и не пили. А может, пили? Вино – помните Гулливера? – очень мочегонный продукт. Выходить приходилось часто. Бедная собака от ярости сходила с ума: столько народу и никого она не может укусить! Один раз мы вышли на террасу духана и посмотрели вниз на обрыв. Ниже нас над ущельем, почти не шевеля крыльями, кружило несколько огромных птиц, наверное, это были орлы. Еще чуть-чуть, подумалось мне, и я смогу летать вместе с ними. В какой-то из выходов я обнаружил себя сидящим на собачьей будке, а свирепый зверь стоял на задних лапах, положив передние мне на плечи, и старательно вылизывал мне лицо. Видимо, это происходило с моего согласия, так как очки потом нашлись в кармане моей рубашки. Тихонько, по-позорному, оставил позиции и удрал маленький прораб. Но процесс шел своим чередом: неутомимый Гоча обходил стол, кружки наполнялись, вставал и садился Иосиф… Вдруг, осмотревшись, я понял, что сижу за столом один. – Где все? – спросил я Светлану, которая хлопотала на кухне. – Все вышли, – ответила она. Я тоже вышел. За калиткой стоял «Москвич», в котором сидели Иосиф с сыном и безуспешно гоняли стартер в попытке завести машину. Откуда что взялось. Я скомандовал: – Включай вторую, выжимай сцепление и по моей команде отпускай! Я толкнул «Москвич» вперед, и через несколько метров крикнул: – Отпускай! Машина завелась! Самое интересное, что я толкнул ее в гору. Иосиф и Гоча поехали к своей даче. Я вдохнул ночной воздух. Огляделся. До ярко сверкавших звезд можно было дотянуться рукой. Величественные горные вершины, покрытые снегом, светились в лунном свете. И тут я понял, что я абсолютно трезвый! Прораб удрал, Иосиф с Гочей тоже. Победа? Интересно, где же Юра? Я вернулся в дом. В каминном зале на войлочной кошме лежал на боку Юра. Два глаза-уголька светили в мою сторону. – Юра! Ты что? Угольки мигнули два раза и погасли. Победа была полной! Стал помогать Светлане убирать со стола. – Аркаша, может, ты чего-нибудь еще покушаешь? И тут меня осенило. – Света, – спросил я, – у тебя дома вино есть? – Конечно, – ответила она. – Тогда налей мне кувшинчик. Взяв из ее рук принесенный из подвала полулитровый кувшинчик вина, я выпил его и попросил Светлану: – Подтверди утром, что все было именно так! Утром на мою просьбу о выдаче значка заслуженного мастера спорта вернувшиеся с дачи Иосиф с Гочей отводили глаза. Юре тоже было неловко. Конфуз был полный: не смогли уложить какого-то младшего старшего! Позор для настоящего кавказского мужчины. Иногда думаю: может, я был неправ? Может, следовало бы сдаться? Юра и сейчас не любит, когда я при других рассказываю эту историю. Больше на Кавказе я не был. А очень тянет. Юра все время зовет. Боюсь ехать. Знаю, что так здорово, как тогда, уже не будет. Часто вспоминаю своих кавказских друзей и знакомых. Особенно в темные звездные ночи. И тогда я повторяю про себя: – Да хранит нас покровитель путников, воинов и охотников Святой Георгий! Амен хсау! Москва, февраль-март 2009 г. |
| 0 | Твитнуть |
