Признания в нежных чувствах своему городу-комбинату неотделимы от воспоминаний. Чтобы передать дух своего времени, возникает необходимость рассказа о людях. Не будешь же признаваться в любви к кранам, машинам, рудотермическим печам и прочему. Вот и вспоминаешь тех, кто тебя формировал в детстве, кто дал первотолчок в юности, кто тебя ведет по жизни сейчас.

Учитель пения В третьем классе к началу учебного года меня привезли с опозданием, и на уроке пения учительница решила проверить мой слух и голосок. Меня вызвали к доске и попросили что-нибудь пропеть. Я недолго думая запела: «Ах, вы, лимончики, мои червончики, где вы растете и в каком саду? Чтобы паспорт получить сразу на три года, вначале надо подкупить директора завода!» Учительница замахала руками и закричала: «Хватит!» После уроков классный руководитель сделала в дневнике запись, чтобы родители пришли в школу. Директор школы №4  строго отчитал родителей за то, что их дочь поет не совсем пристойные для девочки частушки. Отец и мать стали объяснять, что это соседи выше этажом крутят день и ночь пластинки, а дочь их запомнила… Дома разразился скандал, и папа сказал: «Ты любишь танцевать, так танцуй, но не пой больше!» На следующий год в четвертом классе к нам пришел новый учитель пения – Анатолий Тимофеевич Коловский. Всегда в выглаженном костюме, при галстуке, с доброжелательной улыбкой и интонациями. И опять мне предлагают спеть. Помня прошлогоднюю историю, я в этот раз  пропела популярную тогда  чешскую польку, и в результате меня назначили запевалой в хоре… Однажды в  актовом зале во время репетиции один ученик вдруг спросил учителя: «Анатолий Тимофеевич, а что такое коммунизм?» Прервав репетицию и рассадив  нас в кресла, он сказал: «Дети, коммунизм – такое прекрасное будущее, когда вы будете ходить в магазин без денег и брать в нем все, что захотите!» И тут кто-то из нас радостно: «Здорово, я пойду и возьму себе десять костюмов!» На что учитель заметил, что при коммунизме человек возьмет всего один костюм в магазине, так как у людей будет очень высокое сознание... И вот иду я из школы вся в мечтах о коммунизме, когда в магазин можно будет ходить без денег, а улицы городов будут  залиты светом, как в Норильске… (Нужно отметить, что такого  освещенного города, как Норильск, я больше нигде не встречала.) Везде звучит музыка, люди улыбаются друг другу, в воздухе витают флюиды счастья. На смотре художественной самодеятельности я напрочь забыла свои слова. Как ни пытался учитель мне напомнить запев, я вошла в ступор и замолчала… Запевалой я не стала, а благоговение перед  своим учителем пения сохранила до сих пор.   Наша Макаренко Норильской ребятне повезло: в нашем городе была Елена Герасимовна Добровольская. Это она отвоевала целый угловой подъезд жилого дома для пионеров Норильска. Дворец гудел как улей, кружков была масса: и судомодельный, и авиамодельный, и фотокружок, и знаменитый  ансамбль  песни и танца, бесконечная череда утренников и вечеров по интересам, причем и для детей, и для родителей. В Новый  год все обязаны были прийти в костюмах и масках. Елена Герасимовна видела всякие таланты у детей.  Однажды она появилась у нас дома и стала просить мою маму о том, чтобы та разрешила моему брату вести во Дворце пионеров судомодельный кружок. Мама стала объяснять, что ему всего 16 лет. Но Елена Герасимовна ответила, что дети бегают за ним и он имеет талант преподавать. Так мой брат с 1958-го по 2002 год вел судомодельный кружок в Норильске, это было с легкой руки Добровольской. Через руки моего брата прошли многие трудные мальчишки Норильска, их он научил держать молоток, напильник, лобзик. Елена Герасимовна следила за кружковцами. Если кто-то переставал ходить во Дворец, то она обязательно приходила домой и выясняла причины. Сегодня трудно такое представить, но тогда это было правилом.   Учитель танцев У нас случился конфликт в балетной студии Дворца пионеров. Пришел новый преподаватель, мужчина. В его методе присутствовал прием, при котором он шлепал рукой по пояснице, чтобы ученик зафиксировал правильную позицию ног или рук. А нам, несмышленышам, этот прием показался обидным, и мы небольшой группой перешли в балетный класс в ДИТР к Вере Алексеевне Локтионовой. Удивительный человек, она не искала в ребенке особых талантов, она ставила задачу научить любого по мере его сил владеть своим телом. В  студии царил дух хорошего соперничества, соревнования, каждый старался в чем-то преуспеть: кто во вращениях-пируэтах, кто высоко выполнял прыжки, кто батман делал запредельно высоко. Вера Алексеевна держала нас в курсе балетной жизни мира. Да-да, мира. Мы знали, что в Париже блистает Иветт Шовире, что у Галины Улановой появилась новая талантливая ученица – Екатерина Максимова, что ставит Юрий Григорович. Она из отпуска привозила новые программки увиденных ею спектаклей и балетов. Вера Алексеевна  прислушивалась к тому, что каждая из нас хотела  станцевать. Меня поразил ее рассказ об Анне Павловой, ее история с «Умирающим  лебедем», и  я стала готовить этот номер. Мы беседовали с Верой Алексеевной о прочтении этого шедевра в Европе, где лебедь, по-христиански смирившись со смертью, медленно угасает, и о новом прочтении, когда лебедь до конца борется со смертью. Говорили мы даже о смерти, о том, что надо беречь каждый день… И лишь в 1972 году Вера Алексеевна мне рассказала о факте из своей жизни. Но прежде чем начать рассказ, она включила приемник, закрыла форточку, закрыла дверь своей комнаты в коммунальной квартире на первом этаже… В 1941 году ее, шестнадцатилетнюю девочку, угнали в Германию, а так как она  окончила Орловское хореографическое  училище, то ее определили в бригаду артистов. Почти четыре года  работала в фашистской Германии. По окончании войны после пересечения границы СССР всей бригаде молодых  артистов  объявили о том, что они предатели Родины, и дали по 25 лет лагерей. Так Вера Алексеевна попала вместе со своим мужем Грузиновым в Норильск.   Единственный снимок В  ДИТРе тогда работал театр оперетты, клуб старшеклассников, детско-подростковый театр. Директор  Колесникова на площадке второго этажа встречала всех, кто приходил в ДИТР, здоровалась, маленьким  помогала снять шубу, шарф. Очень тщательно готовились отчетные концерты на норильском телевидении, режиссером передач был  знаменитый  Ганс Мюнценмайер. Он всегда ходил с фотоаппаратом. У меня сохранился сделанный им снимок. Ганс Вильгельмович снял меня на сцене драмтеатра на улице Севастопольской. Это единственная фотография, где я на сцене.   Каждый год 6 ноября в сборных концертах участвовали  молодые таланты того времени – Владислав Пьявко, Эдуард Тараканов, скрипачи и пианисты нашей музыкальной школы. И очень многие участники художественной самодеятельности получили направления в Высшую школу профдвижения, которая стала ныне Университетом культуры в Санкт-Петербурге. Дом инженерно-технических работников комбината стал стартовой площадкой многих талантливых людей. Комбинат оплачивал бесподобные костюмы, наши летние поездки в Атаманово всей балетной студией и путешествия по Красноярскому краю. Мы побывали на месте закладки первого камня Красноярской ГЭС, в Шушенском, в Красноярске. Коммунизм наступал для нас на концерте в драмтеатре. Там на втором этаже накрывался стол с бутербродами и редкостной по тем временам газировкой, которые нам позволялось брать без денег. И я опять вспоминала своего учителя пения.   Учитель жизни Комбинат всегда поддерживал здоровые начинания в сфере отдыха норильчан, не разделяя их на своих и чужих.   Горожанам памятны поездки на теплоходах на Диксон из Дудинки. Самыми первыми в такое путешествие отправились работники ЦХЛ, а так как сей маршрут разрабатывала я, то и раньше всех побывала на Диксоне, все мое окружение об этом знало. Лаборатории выделили 10 мест на теплоходе, но в день отправления несколько человек отказались, и я позвонила на работу Серафиму Васильевичу Знаменскому. Он принял приглашение с радостью и прихватил в путешествие дочь санитарки. При встрече на Норильском железнодорожном вокзале я обратила внимание на необычайно тяжелый портфель доктора. Как потом оказалось, в портфеле лежали любимые и самые дорогие книги для Серафима Васильевича. Когда в первое утро на корме Серафим Васильевич поставил стол и выложил книги, экскурсоводов из Красноярска едва не хватил удар. Чтобы полистать и сделать выписки из книги первого губернатора Красноярской губернии Степанова, изданной в 1836 году, образовалась целая очередь. После того как мы вычитали в книге, что во всей губернии в то время жило 8500 человек и на все это население приходилось 144 питейных магазина, все заспорили о пьянстве. Говорили о том, что нет силы воли у людей, нет культуры пития и прочее. Знаменский долго нас слушал, а потом рассказал о тонком механизме внутри человека, о том, что, когда появляются своеобразные «ножницы» между тем, о чем мечтает человек и что его окружает, вот тогда человек начинает уходить от действительности в пьянство. Этот механизм срабатывает у людей очень тонкого внутреннего устройства. Среди книг Знаменского я нашла совсем тоненькую, написанную немецким монахом, которому исповедовался сам Наполеон. Мне запомнились последние слова исповеди Наполеона – никогда не ходить войной на Россию. Странно, но никто не прислушался к его словам в Германии, хотя монах позволил себе придать огласке слова чужой исповеди, издав свою  книгу. С тех пор в путешествия я всегда беру самые хорошие книги. И хотя не всегда могу их прочитать, но их присутствие делает мои путешествия насыщенными и запоминающимися. Такой урок жизни мне дал Серафим Васильевич Знаменский. Доктор Знаменский не любил слова «врач». Он считал, что оно не благозвучное: «врач – грач – рвач». Однажды во время прохождения очередного медицинского осмотра Серафим Васильевич услышал фамилию моей коллеги. Он подозвал ее и спросил, почему ее муж, работающий на никелевом заводе, не приходит на проверку крови. Серафим Васильевич на свой страх и риск организовал группу лаборантов по анализу крови и пропустил через нее весь никелевый завод, выявив группу риска из 800 человек. Из сотен фамилий он помнил почти все, следил за ними. Нужно отметить, что это помогло мужу моей коллеги в будущем.

Легендарный Ганс Мюнценмайер сделал этот снимок на сцене старого драмтеатра на Севастопольской