Понедельник,
24 июня 2019 года
№6 (4675)
Заполярный Вестник
Гуд кёрлинг! Далее
Бесконечная красота Поморья Далее
В четвертом поколении Далее
Экстрим по душе Далее
Лента новостей
15:00 Любители косплея провели фестиваль GeekOn в Норильске
14:10 Региональный оператор не может вывезти мусор из поселков Таймыра
14:05 На предприятиях Заполярного филиала «Норникеля» зажигают елки
13:25 В Публичной библиотеке начали монтировать выставку «Книга Севера»
13:05 В 2020 году на Таймыре планируется рост налоговых и неналоговых доходов
Все новости
Гранатовый остров (часть 4)
ПРИРОДА И МЫ
11 августа 2011 года, 15:15
Текст: Владимир ЭЙСНЕР
Продолжаем публиковать главы из повести Владимира ЭЙСНЕРА, отмеченной премией В.И.Вернадского.
Продолжение. Начало в №133, №138 и №143.


Соседи по Братскому

Здесь пора сделать отступление и рассказать об острове Братском и моих соседях, а то у читателя сложится мнение, что я только и делал, что воевал с медведями. На самом деле медведи приходили не чаще двух-трех раз в неделю. Эти звери не любят крика, шума и запаха дыма. Большинство убегают, едва завидев человека или почуяв дым. А крупных зверей я и сам обходил стороной.
Не боятся людей только куропатки, маленькие кулички и непуганые северные олени. Олени, завидев человека, подбегают метров на сто и начинают усиленно нюхать воздух, пытаясь взять запах. Если это сразу не удается, то олени делают круг, пока не окажутся с подветренной стороны. И лишь почуяв незнакомый запах, медленно, беспрестанно останавливаясь и оглядываясь, убегают. Но пуганый олень стремглав убегает, едва увидев или почуяв человека.
Идешь по тундре, и – спасайся, кто может! – утки, гуси, кулики, пуночки, трясогузки и чайки, не мешкая, встают на крыло. Волки, олени, песцы и медведи делают ноги. Нерпы, моржи, лахтаки отплывают подальше от берега. И порой стыдно за свою принадлежность к роду человеческому: все боятся тебя, как разбойника. Впрочем, разбойник и есть...
Итак, соседи. В восьми километрах на юг от острова Братского прямо напротив зимовья возвышались антенны воинской части. Пэвэошники стояли там уже лет десять и обстоятельно обосновались. Недели через три после того, как я “заехал” на остров, просушил избу и отремонтировал ближний путик, пошел в гости к воякам. Хоть и люблю одиночество, но тут заскучал по человеческой речи.
Лед в проливе уже был усеян многочисленными трещинами, но через все разводья еще можно было перепрыгнуть. Часа через два я вышел на берег полуострова Минина, где располагалась военная часть, и оглянулся. Маленьким черным кубиком под бесконечным небом виднелась избушка на острове Колосовых. И такой печалью и одиночеством веяло от зимовья даже на расстоянии, что я затосковал, вспомнил материк, родных и друзей. Детей своих маленьких. Жену бывшую и строчку из ее письма: “...Володя, я не люблю тебя больше, люблю другого...” Кто из моих знакомых не покрутил бы пальцем у виска, узнав, что я ушел работать охотником на дальние острова?
А здесь возвышались высоченные антенны, крутились круглые уши локатора и кивал высотомер. Я стряхнул хандру и пошел навстречу людям. Меня хорошо приняли, со всеми перезнакомили, а в обратный путь насовали полный рюкзак продуктов. Даже неудобно стало.
Вояки мне потом много помогли. Когда пролив замерз, я часто ходил к ним в баню. Туда шел на свет прожекторов, а вот назад уходил в темень и не раз ориентировался по Полярной звезде. По маленькой звездочке слева от нее.
Часто я охотился вместе с военными на оленя и однажды от ротного старшины Александра Гончара узнал причину гибели моего предшественника. Оказалось, в свой последний день он был здесь в гостях. Крепко выпили, и Гончар с моим предшественником отправились на моторной лодке назад, на остров Колосовых. Поднялся ветер, заштормило. У самого берега лодку подняло прибойной волной и бросило на камни. Оба человека вылетели из лодки. Гончар выплыл и вылез на берег. Охотника же ударило головой о камень. Насмерть...
“А в прошлую навигацию, – продолжил свой рассказ старшина, – так же поднялся ветер, и плашкоут с соляровым маслом перевернулся. Бочки раскидало волнами по всем островам на 30 километров вокруг. Собирай не хочу!”
Пора рассказать об острове Братском. Он состоит из двух неравных половинок и похож на цифру 8, по которой проехали трактором. Сильно изрезанная береговая линия изобилует скалистыми бухтами и бухточками, которые с западной стороны забиты плавником. Когда смотришь с вертолета на сотни тысяч могучих, толстых бревен из разбитых и вынесенных северными реками в море плотов, раскиданных штормами по всему тысячекилометровому побережью от Диксона до мыса Лаптева, то ужасаешься безалаберности наших хозяйственников, не умеющих беречь великую народную ценность – лес.
Норвежцы построили на Шпицбергене целый комбинат по переработке нашей древесины из выловленных в море бревен, доплывших с Енисея, Оби и Печоры. В районе поселка Диксон берега загромождены пятиметровыми валами бревен, заготовленных где-то под Лесосибирском или на Ангаре. Да что берега! Дно диксонской бухты, по свидетельству водолазов, выстлано лиственничными бревнами! А ведь лиственница не гниет, в морской воде только крепче становится и приобретает вид мореного дуба. Вот и наладить бы добычу и переработку ценной, выдержанной временем и морем древесины. Но кому это надо? И на острове Колосовых столько “дров”, что вполне можно было бы мебельную фабрику построить. Ну да ладно...
Я ведь о пионерах этих мест, братьях Андреевых, речь завел. В 1930 году, когда началось освоение Арктики, на шхуне “Белуха” прибыла из Архангельска в шхеры Минина целая семья. Три брата: Кирилл, Федор и Александр Андреевы. С ними жена старшего брата, Кирилла Григорьевича, Евгения Михайловна, и сын их, Евгений. Старшим братьям, Кириллу и Федору, было соответственно 24 и 22 года, младшему, Александру, 13 лет. Семью высадили на большом необитаемом острове.
В специальной литературе я прочитал, что “уже через два года”, то есть в 1932 году, братья Андреевы выстроили себе капитальную избу – зимовье. Что ж, выходит, они два года в палатке прожили? На морозе и бешеном ветру, имея в семье грудного ребенка? Скажи тому, кто не знает Фому...
Совершенно очевидно, что и дом был в разобранном виде привезен на шхуне и здесь быстренько поставлен при помощи матросов команды корабля. На это указывает то, что изба была сложена из капитальных сосновых бревен. В те времена еще не было лесоповального безобразия на Енисее, а построить хороший дом из случайного и разнокалиберного плавника, который всегда есть на морских берегах, невозможно.
Дом, размерами шесть на четыре метра, стоял у западной оконечности южной половинки острова, метрах в двадцати от берега моря. Крыша была из уложенных в два ряда досок и ко времени моего заезда уже обильно поросла мхом и черным лишайником. Пристройка по площади была в два раза больше самой избы. К пристройке примыкали банька и катух для собак.
Изба была в плохом состоянии. Нижние три венца совершенно прохудились. В дерево можно было рукой гвоздь вдавить. Зимой она не держала тепла, и я до окон обкладывал избу снежными кирпичами, чтобы сэкономить на дровах.
На западном скалистом мысу, метрах в пятистах от избы, братья соорудили невысокий, метра в полтора, каменный гурий, вершину которого венчала пятиметровая деревянная пирамида с круглым деревянным знаком на ней. Знак был диаметром полметра и состоял из трех крепких досочек, разделенных промежутками в три пальца. На средней дощечке было аккуратно, красиво вырезано русской вязью: “Работали братья Андреевы из Шенкурска. 1932 год”.
И камни основания, и пирамида, и знак были покрыты коростой черных лишайников. Я попал на остров в 1983 году, значит, и знаку, и дому было уже полвека. Знак этот был заметен издали, не раз служил мне ориентиром, и не раз вспомнил я добрым словом пионеров Арктики – братьев Андреевых из Шенкурска. Сколько лет они зимовали на острове, который впоследствии получил название Братский, я не знаю.
Впоследствии изба сменила много хозяев. А временами подолгу стояла пустой. Частенько там гибли или пропадали без вести промысловики, и место это пользовалось дурной славой. Сам “мыс Братьев”, как я про себя назвал западный мыс со знаком, примечателен еще и тем, что его черные камни (возможно, шиферный сланец) покрыты тонкой белой или желтоватой коркой кварца или кварцита, а по этой корке сплошь растут темно-красные кристаллы размером с пшеничное зерно и чуть больше.
На солнце эти кристаллы очень красиво выглядят. Я ножом отколупнул несколько штук, а дома вынул увеличительное стекло из фонарика и внимательно их рассмотрел. Это были непрозрачные восьмигранники – то темно-красные, то коричневатые, то матово-черные. Я когда-то учил минералогию и решил, что это гранаты. Так потом и оказалось. Юрий Бурлаченко, мой знакомый геолог из Диксона, объяснил, что гранаты – это силикаты кальция и железа с разнообразными примесями, которые и придают им цвет. Гранаты бывают различного цвета – от белого до черного. Не бывает только голубых.
Самые дорогие разновидности – это прозрачные кирпично-красные пиропы и зеленые демантоиды. “Мои” гранаты геолог определил как альмандины, подвергшиеся сильному воздействию выветривания: даже при легком нажатии они рассыпались на отдельные зерна. Я потом случайно нашел и крупные твердые альмандины. Но об этом речь впереди.

Истребитель, избушки и магнитная аномалия

Однажды на рыбозаводе ко мне подошел Александр Котляров – пожилой охотник. По добыче пушнины и рыбы он всегда был в передовиках. Котляров несколько сторонился остальных промысловиков. В общих повальных пьянках в конце сезона, когда охотники съезжаются сдать пушнину, отовариться на год и просто обменяться новостями, он не участвовал и прослыл “интеллигентом”. Впрочем, он и был образованным человеком: мастером по наладке лифтов. Что подвинуло его оставить специальность и уйти работать в тундру, в многомесячное одиночество, непонятно. Родом он был из Украины, но никогда не употреблял ни “ридну мову”, ни сибирско-архангельский диалект, на котором говорят по Северам России, а изъяснялся на правильном русском языке.
– Зачем на Братский заехал? – спросил он меня без обиняков.
– Направили, – несколько обескураженно ответил я.
– Два зимовья в южном кусте пустуют. Сказали тебе?
– Нет.
– Значит, для своих держат... Иди-ка глянь! – он вынул из-за пазухи и расстелил на ящиках “летчицкую” карту шхер Минина, выполненную со всеми подробностями, какие позволяет десятикилометровый масштаб.
– Видишь? – он ткнул пальцем в абрис острова Братский.
Весь остров был заштрихован красными линиями. Так обозначается магнитная аномалия. Сбоку стояла цифра 34 со знаком плюс.
– Сильная аномалия – плохо, разве не знаешь, метеоролог?
– Нет, нигде не читал про такое.
– Ученые доказали, что “неправильная намагниченность” влияет на сон и на способность правильно ориентироваться на местности. В тундре главное – быть в форме. Для этого нужно хорошо высыпаться и быстро соображать.
Я слегка разозлился и ответил, что ни на соображение, ни на здоровье не жалуюсь. Ориентиры, правда, терял. В тумане. Но покажите мне того, кто в тумане не блукал?
– И покажите мне тех ученых, Александр Григорьевич, а я покажу вам других, утверждающих, что локальные магнитные аномалии – совершенно нормальное для планеты Земля явление. А будь оно по-другому, то и на животных бы влияло. Но на острове полно живности, в море – моржей и тюленей. Грех жаловаться.
Котляров окинул меня оценивающим взглядом и заявил уже совсем другим, “домашним” тоном:
– И все же нехорошее, неловкое место. Пока будешь там, будешь без заработка. Братья Колосовы хорошо заработали, потому что медведя били. Еще не было запрета. А я там два года отбыл, как в тюрьме отсидел. Лишь тут, на Убойной (речка в 40 километрах к северу от Диксона), человеком стал.
– Как это без заработка, Александр Григорьевич? Песец везде идет.
– Идет-то везде, но один раз в четыре года. Все остальное время рыбачим. А в шхеры рыба не заходит. Нет там рядом крупных нерестовых речек.
– Почему это раз в четыре года?
– Цикл такой у животного. От лемминга зависит. Раз в три-четыре года в тундре этого мыша много. Песец жировать приходит из разных мест. Потом мыши то ли вымирают, то ли убегают, песец тоже уходит – и тундра пустая, как консервная банка! Напарника нашел?
– Нет, я люблю один.
И опять Котляров внимательно на меня посмотрел.
– Правильно! Одному лучше. Чтоб два мужика надолго ужились под одной крышей – это редкость. До обиды доходит, до мордобоя. Родные братья за карабины хватаются! Да еще потом друг о друге слухи пускают: плохой, дурной, ленивый. Тьфу, слушать тошно! Я тоже один на Убойной. И многие так. А будет начальство тебе совать людей – абы кого не бери, узнай сначала: кто да что, где раньше был, что делать умеет, надежный ли.
В общем, мы тогда основательно поговорили. Я решил на будущее лето перебраться рыбачить на Пясину, где стояли большие рыболовецкие артели. Так делали многие охотники с “нерыбных” точек, и начальство, которому нужен был план по рыбе, такие временные переезды поощряло. Александр Григорьевич объяснил мне немало охотничьих уловок и хитростей. Показал на карте, где на острове Братском “родильные дома” медведиц и другие опасные места, и мы, вполне довольные друг другом, разошлись.
Но вернемся к моему первому году на острове. Избу я просушил. Ближние путики наладил. Дров наготовил. Постепенно я стал уходить все дальше от зимовья и по два-три дня не бывал дома. Отдыхать я непременно выходил к морю: в тундровых лайдах (заболоченных низинах) сплошь мокреть, присесть не на что. Спал тоже на морском берегу, укрывшись куском старого мягкого брезента и положив под руку ружье.
Сначала я разводил на месте ночевки костер и “растягивал” его на длину тела. Подождав, пока песок хорошо просушится и прогреется, я сдвигал горящие головни в ноги и устраивал там нодью – долгоиграющий костер из двух бревен. На горячий песок я укладывал подобранные на берегу обломки досок. На доски стелил пленку из полиэтилена, на пленку – рогожный мешок, в изголовье – рюкзак. Постель готова. Спится на ней, как дома на печи, а сторожит дым!
На песчаном берегу в пятнадцати километрах на восток от избы я обнаружил балок. Он был размерами примерно два на три метра, с большим тамбуром, просторной лежанкой внутри и соляровой печкой-капельницей. Рядом было пресное озерцо, а в нем плавала небольшая лодочка! Я закинул в лодку камень на бечевке и подтянул ее к берегу. Суденышко было сделано из бочковой жести, набитой на деревянный каркас и надежно проклепанной на стыках.
И лодка, и балок были, несомненно, делом рук моего предшественника. Когда речь заходила об этом погибшем в прибойной волне человеке, коллеги никогда не называли его по имени, а всегда по кличке Хо Ши Мин. По рассказам охотников, был этот Хо Ши Мин мужчиной среднего роста, большой физической силы и мастером на все руки. В чем я и убедился, рассматривая крепко сложенный балок и надежную лодочку. Но не дано человеку знать свою судьбу. Думал ли этот охотник, что суждено ему погибнуть в холодных волнах Карского моря?
Недалеко от этой промысловки, на скалистом берегу в трех метрах от моря, лежал (наверное, и сейчас еще лежит) обгорелый остов небольшого самолета, очевидно истребителя времен Второй мировой войны. Самолет врезался в щебень тундры под углом примерно в сорок градусов, но не взорвался: каркас его цел. В носовой части – следы сильного пожара. Обгорели даже камни. На них за все эти годы не то что моха – даже лишайника не выросло.
Успел ли пилот выпрыгнуть из горящей машины? Смог ли он сообщить своим об аварии? Удалось ли ему пройти пятнадцать километров до зимовья?
...В конце августа 1942 года “Адмирал Шеер”, тяжелый крейсер германской Кригсмарине, обстрелял радиостанцию и поселок на острове Диксон (там стоит памятник павшим в бою морякам советской береговой батареи) и в Карском море, в трехстах километрах к северу от Диксона, потопил ледокольный пароход “Александр Сибиряков”. Плававших в ледяной воде советских моряков капитан “Шеера” Вильгельм Меендсен-Болькен приказал взять на борт. Из 104 человек экипажа “Сибирякова” спаслись и попали в плен 22 человека, в основном люди из единственной уцелевшей шлюпки, в том числе и раненый капитан парохода Анатолий Качарава.
Лишь кочегар Вавилов смог забраться в опустевшую шлюпку и доплыть до острова Белуха, где и прожил (подумать только!) 36 дней, прежде чем был замечен и вывезен на самолете полярным летчиком И.Черевичным. Капитан Качарава пережил унижения плена, после войны был удостоен многих правительственных наград, работал в советском торговом флоте и умер пенсионером в 1982 году.
“Адмирал Шеер” был торпедирован и потоплен англичанами в 1944-м. Большинство моряков крейсера погибли. Не является ли обгоревший самолет на острове Колосовых свидетелем тех далеких и печальных событий? Арктика хранит свои тайны...
Был чудный, теплый день середины августа. Я ночевал на берегу. Усталый, крепко заснул под шепот волны и скольжение ветра. А проснулся внезапно, как будто в плечо толкнули. Я сразу нащупал ружье и глянул на нодью в ногах.
Костер еще жил. Тишайший ветерок отклонял дым в сторону. В полуметре от тлеющих бревен сидел небольшой медвежонок-пестун, нюхал дымок, вытянув черные губы трубочкой, и то правой, то левой лапой старался поймать живую синюю струйку. Мордочка его имела совершенно собачье выражение величайшего любопытства, да еще то так, то эдак склонит голову набок, почешет лапой желтое отвисшее брюхо и опять ловит дым.
Я в голос рассмеялся, и медвежонок отпрыгнул в сторону. Но потом стал ловить воздух с подветренной от меня стороны и медленно подходить ближе с явным намерением потрогать странное существо лапой. Я уже собрался было швырнуть в него головней, но тут из-за камней на берегу появилась медведица со вторым пестуном. Почуяв дым, она тут же бросилась назад и прижалась боком к большому валуну. Шерсть на ее загривке встала дыбом, и она стала громко шипеть в мою сторону. Стараясь не делать резких движений, я подтянул ружье к плечу и взвел курок.
Второй пестун прижался к боку медведицы и тоже зашипел. Испуг передался и первому медвежонку. Он подбежал к медведице, получил от нее хорошего леща по заду, и вся троица моментально скрылась. Сначала я пожалел, что “кино” так быстро кончилось, но, поразмыслив, прочитал вслух “Отче наш”, как мама в детстве научила, и поблагодарил Господа. Не ангел-хранитель ли разбудил меня толчком в плечо? Не он ли сдержал испуг и ярость медведицы, готовой броситься на защиту своего дитя?
А сколько раз до этого словно невидимая рука хранила меня от несчастий! Не пора ли перестать испытывать судьбу, вернуться на Диксон и устроиться работать по специальности?
Но, правду сказать, такое упадническое настроение владело мной недолго. Начался новый день с его работами и заботами, и уже через пару часов я вспоминал о своей минутной слабости с легким чувством стыда. Нет уж! Назвался груздем – полезай в кузов! О чем я действительно жалковал, так это об отсутствии фотоаппарата. Какие замечательные фото можно было бы сделать!
 
Продолжение следует
0

Читайте также в этом номере:

Могут всё, и этим интересны (Беседовала Лариса ФЕДИШИНА)
Готовимся к долгой зиме (Сергей МОГЛОВЕЦ)
Надо? Поможем! (Ольга ЛИТВИНЕНКО)
На любой спортивный вкус (Александр СЕМЧЕНКОВ)
Горсправка
Поиск
Таймырский телеграф
Норильск