Ушел Ларин, которого знал и любил Норильск. Знакомое лицо – в траурной рамке, цветы – у портрета в фойе Музея Норильска. Он работал здесь последние годы и здорово украшал это здание своей персоной. Главное прощание прошло в Москве, где Владимир Владимирович лечился в одной из клиник. Коллеги устроили в музее вечер памяти этого незаурядного человека.

В трудные для страны перестроечные годы эмгэушник Ларин руководил заповедником “Путоранский” и обозначил его границы. – Тяжелейшие времена, развал страны, экономических и межэтнических связей, и, конечно, заповедная система была на самом последнем месте, – напомнила историк и издатель Лариса Стрючкова. –  Мы должны осознать, что в тот момент он практически в одиночку спас для нас заповедник “Путоранский”. Кстати, именно Ларин обеспечил очень правильный, безболезненный вход “Путоранского” в Объединенную дирекцию заповедников. Благодаря ему дирекция находится в Норильске, а не в Диксоне или Хатанге. Были и такие варианты. Ларин называл себя “баранятником”, занимался изучением практически неизвестного науке путоранского снежного барана – толсторога. Проводить исследования в сложные 1990-е годы, учитывая недоступность плато и символическое финансирование заповедников, было непросто. Но он защитил кандидатскую диссертацию по выбранной теме и получил звание международного эксперта по этому подвиду. Дьявольски красивы Ларин был человеком, чрезвычайно увлеченным своим делом. – Вот летали мы на Кутарамакан считать баранов, у него консультировались, – рассказала Лариса Стрючкова, работающая теперь еще и в Объединенной дирекции заповедников. – Он задумался, потом говорит: “Ларка, знаешь, что я тебе скажу? У барана есть один существенный недостаток: он дьявольски красив”. Я поняла, насколько он обожает этих толсторогов. Именно благодаря Ларину “Путоранский” получил статус объекта Всемирного наследия ЮНЕСКО, напомнила Ирина Сорокина, в прошлом сотрудница музея. В здании снесенного ныне НИИ СХ Крайнего Севера, где обитали сотрудники заповедника, в печальные 90-е рвало трубы, случались иные неприятности, но Ларин держал оборону. Даже жил там, оббив комнату матрацами. По соседству ночевали тундровые зверушки с перебитыми крыльями и лапками, которых несли зоологу Ларину горожане, и еще – оставшийся без родителей овцебычок Гришка. Директор и сотрудники заповедника выкормили его из бутылочки. (Овцебыки в составе фаунистического мамонтового комплекса также были объектом изучения Владимира Владимировича.) Общественная деятельница Людмила Чередничок отметила эту особенность Ларина: – Такой доброты людей в наше время редко-редко можно встретить. Он всех любил: и животных, и людей. И погладит, и прижмет к сердцу. Столько в нем было порядочности и  человеческой честности. Очень у многих это сегодня отсутствует. Фактурный типаж Навряд ли кто-нибудь в городе может сравниться с Лариным по популярности. Он сам был редким видом. Журналисты обожали Ларина, и Ларин любил журналистов. Потому что ему всегда было что им рассказать. Например, если набить в поисковике “Вестника” “Владимир Ларин”, то сразу выскочит штук 80 интервью с ним. И это только в электронном формате за десять последних лет, а ведь в НПР есть другие издания, на страницах которых он появлялся часто. Это был великий популяризатор науки. Особенно хорош был Ларин на экране. Содержательную информацию прекрасно дополняли усы, выразительная лексика и форма времен заповедника, похожая на генеральскую. Авторитетностью и емкостью высказываний он напоминал героя из фильмов про особенности национальной рыбалки и охоты. А также известного мультяшного персонажа, сравнила главный хранитель музея Лилия Луганская: – Когда он еще был директором “Путоранского”, мы с сыном отправились туда к овцебычку Гришке. И сын у меня потом спросил: “Мама, этот же дядя кота Матроскина озвучивал?” – Мы с ним приятельствовали. Однажды я забежал к нему на чай, – привел пример популярности Ларина тележурналист Егор Тулновский. – Он говорит: “Егорка, я больше не буду давать тебе интервью”. – “Что такое, Владимир Владимирович?” – “Иду я на работу, навстречу мне мужичок. Я мужичка не знаю, но мы ходим постоянно по одной дороге, встречаемся и здороваемся. А тут он ко мне подбегает: “Как же ты меня подвел, Ларин!” – “А что я сделал?” Он говорит: “Вот ведь выборы недавно были, а тебя там не было”. – “Я и не собирался туда”. – “А что тебя тогда все время по телевидению показывают?” – Когда уже институт обвалился, многие годы ему все равно звонили по потеряшкам, по животным, – рассказала Лариса Стрючкова. – Он сетовал: “Куда же я их дену?” “Довязался до меня…” – Ларина нужно разбирать на цитаты, больше никто так не говорил, – отметила директор Музея Норильска Наталья Федянина. – Он каждого человека мог охарактеризовать одним словом. Часто выражался иносказательно. Например, геолога Геннадия Шнейдера называл “геологическим хомяком” за страсть того к собирательству палеонтологических и геологических редкостей. “Баранятники” у Ларина – это узкая каста сумасшедших людей, занимающихся изучением толсторога. Автора фильмов о плато Путорана, еще одного эмгэушника Василия Сарану он величал Васильком. Руководитель военно-патриотического движения, легкая на подъем Анна Карлова из 41-й школы рассказала, что Ларин называл ее “пламенным мотором”.   У него всегда были уникальные фразы из далекого прошлого, слово “приятельствовать” как раз оттуда, вспоминает Егор Тулновский. Молодая сотрудница музея сообщила, что принесла домой выражение Ларина: “Ну, что он до меня довязался?” Тему подхватил архитектор Михаил Волгин: – Пройти мимо Ларина и за что-нибудь не зацепиться было невозможно. Курить он пошел или куда-нибудь еще, хотелось прицепиться, довязаться, что-то интересное от него получить. Да и весь город так к нему относился. Как я понимаю, он – одна из популярных личностей и на телевидении? К нему было приятно довязываться. И он, по-моему, не сильно мучился, получал удовольствие от всего этого. – Владимир Владимирович болел не только за музейное дело, а за любое хорошее дело в городе, – рассказал молодой коллега Ларина Дмитрий Шебалков. – Он очень активно сотрудничал с молодежью. Для него это было как глоток воздуха. И в музее, и вне его, и в заповеднике у него были ученики. Мы все были как его дети. Мне запомнилась одна очень хорошая его фраза: “Запомни, коллега: кто ясно мыслит, тот ясно излагает, четко планирует и четко выполняет”. Он по-мужски мог успокоить молодой заполошный женский состав музея, сказав нараспев одну-единственную фразу: “Да ничего…” Владимир Владимирович с искренним восхищением отзывался о работе своих молодых коллег, отметила кассир музея с инженерным прошлым Нина Фоминична Дружинина. Щедрым он был не только на похвалы. Когда ей доводилось собирать деньги по радостным и грустным поводам, Ларин никогда не скупился.   Мудрый ворон – Порядочный и интеллигентный человек, всегда со своей точкой зрения, знал много не только про природу, но и по истории, искусству, учился безостановочно. Говорил, что если человек не задерживается после работы, значит он не на своей работе работает. Надо всего себя отдавать тому, чем занимаешься. Если бы надо было охарактеризовать его одним словом, я бы сказала, что он мудрый. Для меня он советчик-мудрец, а в музее – учитель с большой буквы, – нарисовала портрет Ларина Наталья Федянина. – Он дал мне совет, сказав: “Я живу философией маленьких добрых дел. Так должен жить каждый”. Он мне казался мудрым вороном, – отметил в Ларине ту же черту Егор Тулновский. – Когда я задавал какой-нибудь вопрос, он задумывался, поворачивал немного голову и начинал вращать глазом и шевелить усами. Я всегда любил этот момент в общении, никогда не встречал человека, который бы так делал. Это – человек-эпоха, один из последних классических советских ученых. “Мое, прошу заметить”, – говорил Ларин с гордостью, впуская очередного журналиста в музейное хранилище. С каким удовольствием он рассказывал про кости мамонтов, череп древней лошади и иные палеонтологические редкости. – С уходом Владимира Владимировича наука на нашей территории потеряла очень много, потому что это человек, у которого была своя идея с большой буквы, – высказала свое мнение Фаина Кушнир, в прошлом музейщица и сотрудник заповедника “Большой Арктический”, ныне директор школы. – Она его сама вела, как любого большого ученого, у которого кроме проектов и работы есть свой собственный внутренний стержень. А учреждение – это антураж, контекст, место, где можно осуществлять идею. Он с этим жил в “Заповедниках”, с этим пришел в музей, планируя создавать и сохранять коллекцию.   Бальзам на рану Национальная особенность российских мужчин такова, что они не любят лечиться. В больницу их не затащить. Заставить пойти туда Ларина не смог никто. Наверное, ему жалко было отрывать время от своих мамонтов и толсторогов. Перед отъездом в московскую клинику (на которую он все же согласился, но слишком поздно) Ларин сказал: “Мы все конечны на этом свете…” – и дал последний совет своему молодому коллеге: “Дима, пожалуйста, береги свое здоровье”.   В кабинете Ларина все точно так же, как при нем: на стене карта плато Путорана, на столе очки и книги, последнее сделанное им научное описание. Возможно, все так и останется в неприкосновенности. Владимир Владимирович любил шутить, говоря, что он и сам уже экспонат музея. Скоро экспонатами станут его научные труды, документы, личные вещи и, возможно, книга (Людмила Чередничок сообщила, что Ларин однажды обмолвился ей, что пишет книгу). Будет сформирован персональный фонд ученого.   – Конечно, главный его вклад в город – это “Заповедники”, но у нас последнее место, где он приложил свои силы, – сказала в заключение Наталья Федянина. – Мы осиротели, но большое счастье для музея, что он провел последние годы с нами. Тележурналист Людмила Кожевникова произнесла фразу, которая всем легла на душу, как бальзам на рану: – Такие люди, как Ларин, не умирают, они уходят в легенду. В Норильске появилась еще одна легенда.

Ларин в музее в своем хранилище. В руках – роговой чехол ископаемого бизона Во время консультации по “динозаврам” на шахте “Скалистая”. Девонские ракушки – тоже интересно Ларин любил животных, а они отвечали ему тем же Мамонтенка Женьку, мягкую игрушку для занятий по палеонтологии, он тоже любил